Just one grasping that brass ring forever out of the reach of the common man.
Интереснейшая статья. Очень советую почитать её даже тем, кто не интересуется историей Древнего Мира. Большое спасибо, Heroneya.
ВАВИЛОНСКАЯ БЛУДНИЦА: этика древнего Ближнего, Среднего Востока и Южной Азии
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ. ВНИМАНИЕ! Под морем большие картинки
ВАВИЛОНСКАЯ БЛУДНИЦА: этика древнего Ближнего, Среднего Востока и Южной Азии
1. С древневосточной, "вавилонской" точки зрения (впрочем, лучше всего ее выражал Египет, так что наше словоупотребление в какой-то степени является данью Винклеру) конечные, разумные антропоморфные существа этой Вселенной, обуреваемые желаниями, боящиеся боли, тянущиеся к радостям и обреченные на множество страданий, предоставлены сами себе в не особенно благоприятном окружении и совершенно одиноки. Над ними нет ни абсолюта, ни промысла, ни благодати; мир, в котором они живут, является такой же стихийной, слепой и раздробленной Вселенной, как для атеистически настроенного физика этого столетия. С современной точки зрения речь идет, таким образом, об атеистической разновидности экзистенциализма.
Правда, к разновидности антропоморфных существ относятся не только люди, но также демоны и боги, вступающие с людьми в сложные отношения, иерархические и иные; однако, поскольку демоны и боги отличаются от людей только силой (собственно, называя их теми же словами, что Бога и его Антагониста монотеистических религий, мы впадаем в серьезную ошибку), их отношения с людьми ничем не отличается от соответствующих межчеловеческих отношений и, стало быть, не вносят в человеческое мироощущение ничего качественно нового. Все в мире относительно, уязвимо и конечно во времени и / или в пространстве.
Соответственно, основой ближневосточного мировоззрения является полное отсутствие того, что в современном словоупотреблении называется "идеологией" или "сверхценностями" (исключая само физическое существование общества и его членов). "Вавилонянин" совершенно равнодушен к вопросам, которые мы назвали бы "мировоззренческими" и "общефилософскими" (не считая, опять-таки, того, что само это равнодушие является важнейшим мировоззренческим принципом). "Русские мальчики" по Достоевскому, бьющиеся над "вечными вопросами", вызвали бы в Вавилоне разве что смех. Вавилон не располагает ценностями, которые были бы нужны всем вместе, но никому в отдельности; признанные же ценности определяются именно тем, насколько они нужны отдельным людям, составляющим общество. Особенно ясно это видно из самовосхвалений царей и вельмож, упоминающих либо военные победы над врагом, либо конкретные благодеяния по отношению к подданным; то и другое касается исключительно физического вреда и физического благополучия. В качестве примера приведем самовосхваление Рамсеса III, касающееся его внутренней политики: "Покрыл я землю садами и позволил народу отдыхать в их тени. Дал я, чтобы египтянка безбоязненно шла, куда хочет, без того, чтобы посягали на нее. Дал я пребывать в праздности войску и колесничным моим (!). Не испытывали они страха, ибо не было мятежей в Хурру и схваток в Куше (!). Они насыщались и пили с радостью. Я кормил всю страну. Дал я всем людям жить в спокойствии в их городах. Страна была очень сытой в мое правление. Делал я хорошо как богам, так и людям, и не было у меня ничего из вещей других людей".
2. Ключевыми понятиями вавилонской этики являются тем самым индивидуальная радость и боль (физическая, эмоциональная, интеллектуальная). Этика тем самым приобретает концентрический, рациональный и гедонистический характер. При этом "иерархии радостей", т.е., деления их на пристойные и непристойные, низменные и высокие, не существует вообще, поскольку они рассматриваются прежде всего на индивидуальным уровне, где приобретают характер исключительного "дела вкуса". Наиболее яркое проявление этот аспект нашел в поразительной на нынешний взгляд неразвитости абстрактной этической терминологии в поучениях ближневосточных мудрецов, в том числе в нерасчлененности терминов "хороший", "добрый", "приятный", "благой" и т.д. (хотя то, что все это - различные понятия или различные аспекты понятия "хорошо оцениваемый" все, конечно, понимали). Египтяне, например, имели для одушевленных социальных существ два основных позитивных оценочных термина (nfr - "прекрасный, добрый, благой, хороший" с общей семантикой "приятный", и iqr - "отличный, отменный, умелый, гораздый" с общей семантикой "полезный"); "плохим" считалось нечто противоположное тому и другому.
Таким образом, сущностью "вавилонской этики" была ориентация на потребности отдельного человека (что применительно к древнему Востоку выглядит несколько неожиданно). Отсюда вытекают и все остальные ее особенности.
3. Первичной целью жизни в Вавилоне оказывается наилучшее собственное выживание, достижение тех или иных личных радостей и избежание боли. Вот как говорит об этом величайшее из произведений месопотамской литературы, "Эпос о Гильгамеше": "Ты ж, Гильгамеш, насыщай желудок, днем и ночью да будешь ты весел, праздник справляй ежедневно, днем и ночью играй и пляши ты! Светлы да будут твои одежды, волосы чисты, водой омывайся, гляди, как дитя твою руку держит, своими объятьями радуй супругу - только в этом дело человека!" То же самое писали на другом конце древнего Ближнего Востока, в Египте: "Утешь свое сердце, пусть твое сердце забудет о приготовлениях к твоему просветленью! Следуй желаньям сердца, пока ты существуешь. Надуши свою голову миррой, облачись в лучшие ткани, умасти себя отличнейшими благовониями из жертв богов. Умножай свое богатство. Не давай обессилеть сердцу. Следуй своим желаньям и себе на благо. Свершай дела свои на земле по веленью своего сердца, пока к тебе не придет тот день оплакивания. Утомленный сердцем не слышит криков и воплей, причитания никого не спасают от могилы, а потому празднуй прекрасный день и не изнуряй себя". Наконец, ту же положительную программу, правда, на еще более трагическом фоне, провозглашает "Книга Экклесиаст".
Неудивительно, что всякого читателя древневосточных текстов поражает полное отсутствие "высоких идеалов"; приведем навскидку несколько египетских примеров. Вот наилучшее пожелание: "Во веки веков ты будешь делать то, что пожелает твое сердце"; вот описание достойной женщины: "Влекущая, сладостная любовью, с чарующим ртом и приятной речью; восхваляемая в своем городе, всякому протягивает она руку помощи, говорит хорошее и рассказывает то, что любят слышать, творит то, что нравится людям"; немногим отличается от этого идеала образцовый царь по своему отношению к подданным: "Он пленителен, исполнен обаяния, он побеждает любовью", "Царь - владыка радости. Будь добродушен, и ты будешь спокоен в своем могуществе". Вот описание правильной заботы о жене с соответствующим обоснованием: "Чрево ее насыщай, одевай ее тело, кожу ее умащай благовонным бальзамом, сердце ее услаждай, покуда ты жив - она превосходная пашня для своего господина". Особенно характерна мечта аристократа об апофеозе наведения государственного порядка после народного восстания: "Но (вот тогда) это будет хорошо, когда люди будут напиваться, когда они будут пить напиток минт и хмелеть с радостными сердцами. Хорошо, когда их уста восклицают, ликуя, а знать смотрит на ликование их из домов своих, облаченная в одеяния праздничные, с веселием сердца" . В общегражданских школах с дидактическими целями переписывались поучения, в которых объяснялось, что разумный человек избирает карьеру чиновника, так как она обеспечивает самую сытную жизнь и самую чистую работу; примеры такого рода можно продолжать до бесконечности.
4. Не следует, однако, представлять себе ближневосточное общество как скопище алчных эгоцентриков (такое общество просто не могло бы существовать). Вторым центральным понятием "вавилонской" этики является взаимное обязательство, клятва, которую люди дают друг другу затем, чтобы совместными усилиями обеспечивать себе радости и уменьшать страдания. Само общество воспринимается именно как наследственный и нерасторжимый союз, заключенный людьми с этой целью; тем самым оно оказывается вторично по отношению к потребностям отдельных людей, и понятие "страны" существует только как совокупное обозначение людей, составлявших эту страну, т.е., некоей "команды", а не как знак некой системы, представляющей большую ценность, чем совокупность ее элементов, и уж тем более не как сосуд некой специфической сущности, реализующей себя в данном народе. (В Вавилоне все специфическое считается делом вкуса, условного установления; все подлинно важные вещи универсальны. Любая же форма гегельянства, делающая человека и группы людей формой раскрытия некоего надчеловеческого начала - будь то абсолютный дух, мессианский благовест или развитие производительных сил, - вызвала бы в Вавилоне крайнее отвращение). Именно взаимные обязательства людей, составляющих коллектив, наделяют последний верховным авторитетом, во имя которого оправданы и необходимы самые тяжелые личные жертвы. Тем самым противопоставление личных и социальных отношений отпадает, и справедливость do ut des (очевидная всем в качестве единственно авторитетного способа позитивного сосуществования отдельных людей) выдвигается в качестве главной основы жизни общества в целом; эта ее роль считается совершенно ненарушимой и подменить ее в этом качестве целесообразностью никто даже и не пытался. Именно такая основа выражается аккадским термином "мишарум" (Справедливость, собственно "выравнивание"), египетским "Маат" ("Правда" в древнерусском понимании, объединяющая понятия закона и справедливости), аналогичным ей иранским "Арта".
На практике члены описываемых обществ проявляли обычно не меньше (если не больше) самопожертвования, чем кто угодно другой. Однако, во-первых, такое общество не может располагать ценностями, которые считались бы нужными всем вместе, но никому в отдельности; признанные же ценности определяются именно тем, насколько они нужны отдельным людям, составляющим общество (вспомним похвальбу Рамсеса III). Древний Восток знает не "общее", а только "взаимное" благо. Во-вторых, постоянную актуальность сохраняло то ощущение, что стране, т.е., другим членам коллектива, следует служить потому (не "постольку", а именно "потому"), что они находятся с тобой в состоянии тебе же необходимого обязательства, вне которого ты не мог бы существовать с самого начала. Само общество ценило себя именно за это и только поэтому считало себя вправе требовать жертв от своих членов. В-третьих, поэтому к жертвам во имя коллектива относятся без всякого энтузиазма; да общество его и не требовало, а к его действительным проявлениям относилось скорее подозрительно. "Идешь на поле сражения, - говорит месопотамская пословица, - не размахивай руками! Герой - один-единственный, а обычных людей тьма". Фраза Горация: "Красна и сладка смерть за отечество" - с вавилонской точки зрения абсурдна: необходима, обязательна, доблестна, достойна восхищения, но уж точно не сладка. Исполнение долга было делом обязательным и общим, энтузиазм - делом личным. Так, в египетских школьных поучениях всячески высмеивались воины-добровольцы: их ценили, поскольку их деятельность была благотворна для окружающих, но к ним самим относились иронически, как к людям "без царя в голове"; их готовность рисковать собой как таковая считалась делом их вкусов, причем обличающим невысокий уровень последних. Для "нормальных" же воинов, взятых по мобилизации, естественной реакцией на свое положение считался страх перед смертью на поле боя (вспомним похвальбу Рамсеса III; другое дело, что воинам вменялось в обязанность этот страх преодолевать). Добавим, что военная знать, разумеется, смотрела на дело по-иному, но в обоснование этого взгляда приводила исключительно награды, добычу и славу (на последнем месте), которую дает война. Так и писал египетский адмирал Яхмос сын Абен: "Я обращаюсь к вам, все люди, я сообщаю вам о милостях, выпавших мне на долю. Я был семикратно награжден золотом перед всей страной, рабами и рабынями; я был наделен огромным количеством пахотной земли. Имя героя в его делах, оно не исчезнет в этой стране вовек!"
5. Так как общество рассматривается как союз лиц, и его единственное оправдание, по общему мнению, заключается в том, что оно этим лицам необходимо, мы практически не сталкиваемся с противопоставлением "общественной" и "личной" этики. Ведь в обоих случаях речь идет только о взаимоотношениях людей и их групп, и долг по отношению к обществу мыслится как чисто личное обязательство перед окружающими (составляющими его) людьми "своей стаи // своей клятвы". Соответственно, "личные" с современной точки зрения обязательства стояли не ниже (а иногда и выше) "общественных" или сливались с ними. Неудивительно, что социальный ранг человека не считался чем-то принципиально значимым при определении его личного достоинства; поэтому общества "вавилонской этики" не знают каст и кастового духа, и для них совершенно не характерны жесткие психологические и социальные перегородки между "верхом" и "низом".
Ближневосточный патриотизм ни в какой степени не определяется признанием каких-то особых достоинств своей страны. Человек Ближнего Востока всегда знает верность стране, часто - любовь к ней (египтяне даже называли Египет Та-Мери, "Страна возлюбленная"), но почти никогда - преклонение перед ней, тем более - перед ее "скрытой сутью" (существование которой в чем бы то ни было вообще отрицается). На Ближнем Востоке верны своей стране (как и своей жене, другу, царю и т.д.) не потому, что она заслуживает этого "сама по себе", по каким-то особым достоинствам, а просто потому, что она своя, т.е., потому, что таков договор, в котором данный человек состоит. Не думаю, что позиция Достоевского понравилась бы вавилонянам многим больше, чем позиция Смердякова: последний, так сказать, желает зла собственной матери, потому что она зла и глупа, но первый находится только возразить, что под этой злобой и глупостью кроется сила неслыханная и краса невиданная, в то время как, во-первых, это очевидная неправда, а, во-вторых, достаточно было бы заметить, что речь идет о матери, которую необходимо почитать согласно обычной человеческой клятве (а уж оценивать совершенно независимо от этого).
6. Ближний Восток не верит в существование чего бы то ни было трансцендентного, сверхъественного, иносубстанциального (и, стало быть, чего бы то ни было абсолютного); реальным признается исключительно "мрак земли могильной с ее страстями". Соответственно, здесь не существует абсолютов, "сверхценностей", идеологической борьбы и религии в современном смысле слова (то, что в литературе неудачно называют древневосточной религией, есть на деле совокупность профессиональных правил обращения с внешним миром и его силами, призванных обеспечить самое обычное житейское благополучие носителей этих правил. соответствует все это - и по месту в жизни общества, и по психологическому восприятию тем же обществом, и по отсутствию догм - современной прикладной науке. Если бы современный физик предполагал - не "верил", а именно уверенно предполагал с кажущимися ему достаточными научными основаниями, - что сила тяжести есть антропоморфное живое существо, с которым можно договориться, он стал бы двойником вавилонского жреца). Соответственно, нет ни абсолютных истин, ни их догматического оформления. Вера как таковая (не доверие к чужой логике и чужому опыту, а именно вера per se) Древнему Востоку неизвестна. Проще всего определить различие между вавилонским (сугубо оккамистски-релятивистским) и "сверхценным" мышлением так: в Вавилоне условно доверяют доказанному (точнее, тому, что представляется доказанным, никогда не переходя границу между 99 и 9 в периоде и 100 процентами), после "осевого времени" безусловно верят в недоказуемое.
Ближний Восток не изгоняет иррационализма, - на свете до сих пор есть много вещей, недоступных логике и опыту, а четыре тысячи лет назад их было намного больше, - но, во-первых, он действует строго рационально всюду, где считает это возможным, во-вторых, целиком относит к последней сфере человеческую жизнь и никогда не руководствуется иррациональными соображениями в ее делах. Когда имеешь дело с древневосточными наставлениями (в том числе официальными), кажется, что читаешь Карнеги.
Любое общество определенным образом отвечает своим членам на вопрос, почему именно им надо поступать "хорошо" (от объяснения до категорического осуждения самого такого вопроса); Ближний Восток апеллировал при этом исключительно к явным материальным, физическим и эмоциональным интересам самого человека; иными словами, мотивация здесь носит рациональный и концентрический характер, когда точка отсчета модальных суждений совпадает с их носителем. Египтяне, в частности, уясняли себе необходимость личных и общественных добродетелей следующими соображениями: "Глупо завидовать тому, что есть у других", "поступай по истине, и ты будешь жить долго на земле", "человек с алчным сердцем не достигает своей цели", "у того, кто глух к правде, нет друга", "у алчносердечного нет радостного дня", "у человека недобросовестного нет хороших воспоминаний", "злое дело не достигнет гавани, а человек честный пристанет к берегу", "благородный поступок возвращается на свое вчерашнее место" (т.е., его отблагодарят). Иными словами, в качестве обоснования этических норм выставлялось исключительно то, что их выполнение бывает радостно и вызывает ценное для человека самоуважение само по себе, а также награждается другими людьми , а невыполнение лишает человека многих вполне очевидных радостей и навлекает на него наказания извне.
Массовый характер употребления подобных сентенций доказывает, что вопросы описанного типа действительно задавались, и общество находилось в постоянной и уверенной готовности ответить на них рациональным обоснованием общепринятых норм; оно, очевидно, считало, что людям вполне естественно интересоваться, зачем им нужно ограничивать себя какими бы то ни было нормами вообще.
7. Неудивительно, что Ближний Восток оказывается населен последовательными оккамистами. События последнего десятилетия русский почвенник назвал бы разрушением глубинных основ бытия России, русский либерал - ее же движением, при многих издержках, к свободе; тот и другой будут строить свою оценку этих событий, учитывая не столько их реальный вид, сколько указанные интерпретации, т.е., будет судить вещи по их "сущности". Между тем с точки зрения вавилонянина такого рода интерпретации напрочь лишены смысла, а соответствующие процессы он описал бы примерно так: "Сильные обобрали слабых, зато дали им свободу делать и говорить, что вздумается" - после чего и оценивал бы происходящее сообразно сказанному. Леонтьев хвалил Турцию за отсутствие железных дорог, нивелирующих национальный дух; прочтя его, вавилонянин, который и вообще-то счел бы "национальный дух" бесполезной фикцией, определил бы его еще и как фикцию вредоносную, раз уж он противоречит такой очевидно важной и замечательной вещи, как железная дорога, способная быстро доставлять хлеб, чтобы накормить голодных, и войска, чтобы сокрушать мятежников. Можно сказать, что аккадцы видели в мире только "явления", напрочь игнорируя "сущности".
Наконец, здравый смысл демонстрировал жителям Древнего Востока, что человек обособлен и одинок во враждебном ему мироустройстве уже самим фактом своей смертности, с точки зрения общемирового закона, несомненно, оправданной, но с точки зрения человеческой - и, тем самым, по человеческим законам, - вполне отвратительной. Житейские бедствия и смерть воспринималась на Ближнем Востоке в "экзистенциалистском духе", как факт неискоренимый и трагический. Существенно, что, раз уж мир оказывался устроен таким образом, человек Вавилона считал необходимым (опять-таки вполне по-экзистенциалистски) в своем поведении руководствоваться исключительно человеческой мерой, вынося противостояние с "миром" и не пытаясь добиться согласия с его законами путем отказа от "природных" самому человеку ценностей. Заметим, что всякая форма монотеизма, благоговейного поклонения божеству, воплощающему надчеловеческий порядок и принципиально несоизмеримому с человеческой природой (не говоря о добровольном следовании требованиям такого божества в житейских делах), показалась бы на Ближнем Востоке самоуничтожением человеческой сущности, позорной капитуляцией перед миром в лице представляющего его законы Творца. "Самостоянье человека" означало, таким образом, никоим образом не оптимистическое утверждение его в должности господина мира, но утверждение его права поступать, руководствуясь исключительно собственными, природными ему потребностями, независимо от того, что он таким господином не является.
8. Соответственно сказанному, обитатели Ближнего Востока не налагают друг на друга стеснений и ограничений без физической необходимости; единственное, что им не позволяется - это чинить прямой ущерб друг другу или обществу в целом как "телу". В качестве такого ущерба рассматривается только очевидный физический или материальный вред, причиненный человеку или его имуществу (или его социальному учреждению); "духовного" вреда в нашем понимании на Ближнем Востоке нет. Иными словами, здесь люди сознательно стремятся не налагать друг на друга стеснений и ограничений без прямой физической необходимости; так, общества описанного типа не знают ни законов против роскоши, ни регламентации внешнего облика, характерной для других этических систем. Вообще, "вавилонской этике" свойственно стремление к минимизации внутреннего насилия. Иными словами, считалось, что чем полнее человек удовлетворяет свои собственные желания без прямого ущерба для других людей, тем лучше; тем самым общество санкционировало для своих членов весьма высокую степень свободы следовать собственным потребностям, независимо от того, что это общество само считало усредненно-нормальным (если отвлечься от политического аспекта, эту толерантность можно сравнивать разве что с современной западной).
В рамках "вавилонской этики" значительное большинство человеческих проступков (вплоть до мелких имущественных и семейных преступлений) рассматривалось не как следствие некоей "порочности", а как плод естественных человеческих слабостей, поощряемых неблагополучными обстоятельствами. Отношение к виновному было поэтому довольно снисходительным и не подразумевало обязательного морального осуждения; виновный воспринимался не столько как "плохой человек", сколько как "обычный человек, совершивший плохой поступок". Разумеется, практическое противодействие виновнику, подчас довольно крутое, осуществлялось всегда; однако не приходится удивляться, что основанная на таких представлениях система наказаний оказывалась существенно гуманнее, чем в средневековье и даже в Новое время (в частности, почти не применяли ни тюрем, ни каторжных работ). Основной целью наказания было возмещение ущерба и, частично, месть; ни воспитывать преступника, ни применять "в пример другим" чрезвычайные наказания, превышающие вину, никто не собирался. Карался не порок, а поступок.
Общеизвестно, что одним из самых надежных критериев толерантности в обществе является его отношение к сексуальным девиациям; так вот, в Египте, при, в общем, весьма негативном отношении к гомосексуализму, он не преследовался законом, а вот в Месопотамии, где, сообразно концепции "священного брака", считалось, что всякий сексуальный акт получает неизвестный резонанс в мировой сфере производительных сил (и, стало быть, любой гомосексуальный контакт чреват всеобщим или чьим-то бесплодием), тот же гомосексуализм карался. Иными словами, общество предоставляло удовлетворять "желания сердца" как угодно (если это не причиняло с его точки зрения прямого вреда другим людям), хотя бы сами эти "желания" вызывали в лучшем случае недоумение. Нет необходимости говорить, что любое самоограничение, не вызывающееся рациональными интересами самого человека или любовью // долгом по отношению к другим людям, считалось бы делом личного вкуса, причем вкуса не вполне нормального. Ближний Восток, несомненно, знал аскетов и альтруистов, но не знал ни аскетизма, ни альтруизма, ни, тем более, их пропаганды. Неудивительно, что у сторонников более требовательных этических систем "вавилонская этика" вызывала резкое неприятие, как поощряющая "низменные" стороны человеческой природы, а сам Вавилон с легкой руки ветхозаветных пророков на тысячи лет превратился в символ всяческого разврата и торжества материальных начал.
9. Мы довольно долго говорили о том, что на Древнем Востоке было; следует сказать, каких мировоззренческих явлений, доминирующих в нашей собственной жизни, там не было.
Древний Восток не знает ни эстетизма, ни ницшеанства (хотя знает наслаждение красотой и собственным успехом). В самом деле, о пьющем пиво крестьянине и разгадывающем тайны небес жреце можно сказать только то, что оба они получают радость, не принося другим людям несанкционированной боли; стало быть, оба поступают хорошо. Можно добавить, что развлечение жреца общественно полезнее развлечения крестьянина, но этического смысла это суждение не имеет, и "сами по себе" оба развлечения остаются однородными. Ницшеанское же развлечение, состоящее в том, чтобы утверждать свою силу агрессией, представлялось бы совершенно ненормальным с точки зрения индивидуальной и чрезвычайно опасным - с общественной. На Ближнем Востоке вообще без всякого восторга относятся к силе как таковой; с египетской точки зрения, само общество существует для взаимной поддержки слабых (по определению) людей, и "бог создал для них владыку, как опору, чтобы поддержать спину слабого", а в Месопотамии считали, что главное дело царя - следить за тем, чтобы сильный не угнетал слабого (впоследствии Ахемениды сочли долгом следить еще и за тем, чтобы не происходил обратный процесс).
Древний Восток не знает ни очищения испытанием, ни идеи прогресса и сущностного совершенствования, индивидуального или общего. Человек (как и любой другой объект) наделен определенной природой; ее можно разрушить, но нельзя изменить; в ее рамках нам и остается действовать, ограничиваясь оптимизацией существующего. В то же время отвергается всякое предназначение: любой может делать, что вздумается, и платить за это должную цену ("Книга Экклесиаст"); прейскуранты общеизвестны и либо рационально обоснованы элементарными физическими и эмоциональными интересами, т.е. желаниями обычных людей (в той степени, в какой они совместимы), либо являются частью природы мира и от людей не зависят вовсе.
Древний Восток не знает программного либерализма и тем более отвращения к истэблишменту (что вовсе не означало готовности терпеть бездарный или преступный истэблишмент). Властители в высшей степени необходимы для общего довольства; будет только справедливо, если они получат царскую долю в этом довольстве. Что еще важнее, их царская доля является неизбежным следствием самого того факта, что они - властители (без которых, повторим, не могут обойтись рядовые подданные). Сказка Салтыкова о губернаторе, который никак не мог понять, зачем он нужен - мужики, мол, и без него делали бы то же самое, что делают и при нем - вызвала бы на Ближнем Востоке скорбную улыбку. Всем было отлично известно, что делают мужики, оставшись без губернатора - сначала режут друг друга, а потом, для прекращения бедствия, выдвигают нового губернатора, как правило, качеством похуже. Умные мужики переходят сразу ко второму этапу, чтобы не оставлять места для первого. Всякий идейный анархизм, всякое программное революционерство рассматривались бы, во-первых, как явная измена клятвам (которые одни считались непосредственным источникам этики, так что революционаризм по нравственным мотивам считался бы заведомой бессмыслицей), во-вторых, как проявление редкой глупости.
Следует подчеркнуть, что уважение (если не любовь) вызывает сама иерархия, то есть гарантирующая всем жизнь система должностей, а не ее носители. "Элиты" в шляхетском понимании на Ближнем Востоке нет, и лозунг: "Уважай не меня, а мои погоны" нашел бы полный отклик в сердцах его обитателей.
Наконец, понимая общество как конвенциональное установление, "вавилонская этика" в любых общественных делах избегает абстрактных принципов и тяготеет к конкретным прагматическим решениям. Этот релятивизм освобождал от идеологических страстей любые социальные конфликты, ограничивая устремления сторон некоторым улучшением своего материального и социального положения; поэтому общества "вавилонской этики" вовсе не знают социальных революций, а открытые внутренние конфликты (если исключить мятежи присоединенных областей) были исключительно редки.
В целом неидеологический, рациональный гедонизм "вавилонской этики" приводил, с одной стороны, к довольно высокой социальной стабильности и консерватизму, не исключавшему при необходимости политической и социальной гибкости; с другой - давал относительно мягкий, ненапряженный и благожелательный психологический климат внутри страны; толерантность к отклонениям от среднестатистической нормы обеспечивала обществу адаптационные резервы на случай изменения обстоятельств. Кроме того, общества "вавилонской этики" практически не знали этнокультурной вражды (поскольку на индивидуальном уровне все люди более или менее похожи друг на друга, а коллективные ценности были лишены определяющего значения и рассматривались скорее как дело условного "вкусового" выбора тех или иных человеческих групп).
Не знаю, насколько человек нашего времени способен представить себе описанное выше общество живым и целым. Можно попробовать представить себе брежневское государство с заменой обязательной марксистской идеологии на социальный гедонизм египетского образца, или, что то же самое, современный Египет без мусульманства, или, что то же самое, Россию по Солоневичу, но без православия (приблизительно). Можно попробовать обойтись образом Америки - не действительной Америки с ее псевдопротестантским благочестием и псевдолиберальной благоглупостью, а Америки русских почвенников - безблагодатной страны небывалой земной мощи, гедонистического потребительства, терпимости ко всему, что прямо не противоречит чужому комфорту, отсутствия святынь, рационального упрощения жизни и воинствующей "антивертикальной бездуховности". Как бы то ни было, такое общество действительно существовало в течение нескольких тысяч лет.
АРХИТЕКТУРА ВАВИЛОНА
Вавилон (название города происходит от “Бабилу”- “врата бога”) впервые упоминается в III тысячелетии до н.э. в связи с правлением Аккадского царя Саргона (2369-2314 гг. до н.э.). До этого на левом берегу Евфрата, по-видимому, было небольшое поселение, не имевшее особого политического значения. Во времена I Вавилонской династии (1894-1595 гг. до н.э.) Вавилон стал крупным городом, а особого расцвета он достиг в правление царя Хаммурапи (1792-1750 гг. до н.э.). До нас почти не дошли сооружения этого периода, по-скольку город неоднократно подвергался сильным разрушениям, особенно в период завоевания его хеттами в 1595 г. до в.э. и касситами в 1518г. до н.э. в XШ-ХП вв. до н.э. Вавилон дважды опустошался ассирийскими войсками. В начале I тысячелетия до н. э. право на обладание Вавилоном оспаривали ассирийские цари и арамейские племена халдеев. В 732 г. до н. э. Вавилон вошел в со-став Ассирийского государства, но за сопротивление был варварски разрушен в 689 г. до н. э. ассирийским царем Синахерибом.
В 626 г. до н. э. на вавилонском троне, воцарилась халдейская династия. Город начал восставать из руин. Многое было сделано первым царем этой династии Набопаласаром (626-604 гг. до н.э.) и Навуходоносором II (604-562 г. до н.э.). В период правления Навуходоносором Вавилон достигает особого блеска и становится центром мировой торговли с населением свыше 1 млн. человек; за городом закрепляется слава священного.
Как и многие города мирового значения, Вавилон имел историю, пронизанную многочисленными легендами. Описания Вавилона оставили Геродот, Диодор Сицилийский, Страбон и другие писатели древности. Из них лишь Геродот видел остатки Вавилона после его разрушения персами в V в. — до н. э, а остальные писатели повторяли сложившуюся легенду об этом древнем городе.
Геродот с восхищением описывал Вавилон: «Не только по размерам, он и по красоте не имеет себе равных среди известных нам городов».
Вплоть до конца XIX в. Вавилон был неизвестен, и лишь благодаря раскопкам, проведенным под руководством немецкого ученого и архитектора Р. Кольдевея, этот город вновь стал достоянием человечества. Раскопки производились с 1899 по 1914 г и результаты этих раскопок дали удивительный материал, относившийся главным образом к VII-VI вв. до н.э.
Город Вавилон занимал обширную территорию, насчитывавшую 20 км2 и внешними крепостными стенами протяженностью 18 км. Внутри этой территории располагался собственно город, занимавший оба берега реки Евфрат, и в свою очередь укрепленный крепостными стенами. Территория внутреннего города насчитывала 410 га, а протяженность крепостных стен 8360м. Укрепления состояли из глубокого рва, наполненного водой, соединяв-шегося с Евфратом, и крепостных стен, построенных из сырцового и обожженного кирпича толщиной около 30 м. Через каждые 20 м находились крепостные башни. Город делился на две части. Левобережная часть была более древней и дополнительно укреплена крепостной стеной, тянувшейся вдоль Евфрата. Правобережная часть более позднего происхождения занимала несколько меньшую территорию и. очевидно, имела второстепенное значение. Обе части внутреннего города соединялись мостами (длиной до 123 метров), один из них имел подъёмный пролёт. Неприступность Вавилона усиливалась системой рвов, которые можно было наполнить водой, открыв специальные шлюзы.
В город вело восемь ворот и все ворота назывались именами различных богов. Главными были северо-западные — ворота богини Иштар. Этот вход был защищен цитаделью с четырьмя массивными башнями и арочными проходами между ними.
Древнегреческий историк Геродот (V в. до н. э.) с восхищением описывает новый Вавилон, творение царя Навуходоноса II: «Не только по размерам, но и по красоте не имеет себе равных среди известных нам городов». К зиккурату, посвященному Мардуку, который вызвышался над городом семью террасами, вела длинная Священная Дорога, которая начиналась от ворот Иштар, богини любви и войны. Ворота женчужина среди месопотамских памятников, скрывались в центре стен Вавилона, таких широких, что на них могли проводиться соревнования колесниц. Их тяжеловесная мощь представляет образец строительной техники с использованием кирпича, применявшейся в древней Месопотамии. На синем глазурованном фоне рельефные изображения быков, драконов, львов, стилизованный символьческий орнамент. Удачная реконструкция Берлинского музея воссоздает колоссальные ворота и хроматическую игру изразцов. Глазурованные кирпичи с рельефными изображениями в качестве украшения имели широкое распространение на Востоке (Дворец Дария в Сузах).
Ворота, жемчужина среди месопатамских памятников, открывались в центре стен Вавилона, таких широких, что на них могли проводиться соревнования колесниц.
Башни были облицованы глазурованной керамикой с орнаментом и устрашающими изображениями львов, быков, фантастических чудовищ. Кроме этих ворот, существовали еще ворота бога луны Сина, ворота главного вавилонского божества Мардука, ворота бога земли Энлиля, ворота бога солнца Шамаша, ворота бога грозы и бури Адада, а также ворота Лугалгирра и Ураш. Все эти ворота соединялись между собою улицами, разрезавшими город почти на равные части.
В центре города располагался священный участок Эсагила, где находились храм Мардука и зиккурат Этеменанки, главным зданием Вавилона считался зиккурат, который назывался “Домом основания небес и земли”. Древние жители Вавилона считали свой город средоточием всего мира, более того, вавилонские ученые помещали его в центре географической карты мира. По их представлениям, Земля была кругом, состоявшим из нескольких слоев. Верхний — был собственно земной поверхностью. Под ним находился подземный мир, нижний слой которого занимало царство мертвых. Над землей располагались три полусферы небес, омываемых воздушным океаном. Места восхода и захода солнца фиксировались в их представлении горами, поднимавшимися на западном и восточном краях земли, а северо-южное направление образовывалось за счет течения Евфрата. Вавилон, таким образом, был отражением этой модели мироздания, а зиккурат — ее геометрическим центром.
Вавилонский зиккурат представлял собою монументальное сооружение высотой около 90 м, на вершине которого располагалось покрытое голубой глазурью святилище Мардука. Семь ярусов вело к этому святилищу: нижний ярус был светлый, второй ярус высотой 18 м был черного цвета, верхние ярусы чередовались по цвету — красный, синий, красный, серебристый и голубой с золотом. Все эти цвета соответствовали символическому обозначению небесных светил. Зиккурат был сложен из сырцового и обожженного кирпича, составлявшего внешнюю оболочку толщиной в несколько метров. Вавилонский зиккурат считался одним из семи чудес света и доминировал над городом и окружающей местностью, формируя силуэт древнейшего города.
К западу от ворот Иштар на высокой трапециевидной в плане платформе находился дворец Навуходоносора. В отличие от дворцов предшествующих правителей Вавилона и Ассирии с нарочито усложненным расположением дворов, его планировка основана на осевой композиции открытых пространств. Общая длина анфилады дворов дости-гает 300 м. К центральному двору ансамбля примыкает большой (17х52 м) тронный зал царя с великолепными стеновыми панно из цветного глазурованного кирпича. По толщине его стен (7 м) и отсутствию внутренних опор предполагают, что зал перекрывался сводом.
Религиозные представления были очень сильны у древних вавилонян, что видно из названий ворот и главных улиц города, предназначенных для религиозных процессий, и из наличия большого числа храмов, посвященных различным богам вавилонского пантеона. Так, например, особым праздником в Вавилоне считалась встреча Нового года. Новогодний праздник начинался в марте месяце, поскольку вавилоняне следовали лунному календарю, и длился более 10 дней. Начало его отмечалось религиозными обрядами, происходившими в храме Мардука и на башне-зиккурате Этемененнаки, откуда жрецы вели наблюдения за звездами; затем статую Мардука выносили из храма, погружали на корабль и везли вверх по те-чению Евфрата за пределы внутреннего города. Там, в специальном храме, называвшемся “Домом Нового года”, служили молебен, и на десятый день торжественная процессия направлялась к воротам богине Иштар. Впереди жрецы несли статую Мардука, за ними следовали приближенные царя и народ. Вся эта процессия вступала на улицу Процессий, которая начиналась между выступами городских стен и имела ширину перед воротами Иштар 16 м. Этот отрезок улицы был особо украшен изображениями львов и грифонов золотистого цвета на яркосинем фоне крепостных стен и ворот Иштар. Изображения были выполнены из глазурованного кирпича, которым были облицованы поверхности стен и ворот. Далее процессия проходила ворога богини Иштар и направлялась но улице Процессий в сторону центра города. “Дорога процессий” 7,5 метров шириной, мощеная каменными плитами шла на юг от ворот Иштар.
Другие улицы Вавилона также служили для торжественных процессий во время праздника Нового года или в другие торжественные дни. Ворота богини Иштар представляли собою прекрасное произведение вавилонского искусства. Они олицетворяли собою представление вавилонян о силе и могуществе города и государства. Богиня Иштар была богиней цветущей природы, любви, плодородия, красоты. Она изображалась обыкновенно в виде прекрасной женщины, тело которой поросло нежными зелеными побегами. Иштар была главной богиней вавилонского пантеона. Ее отождествляли с планетой Венерой. Аналогично ворота Сина, бога луны, очевидно, отождествляли с восходом луны в период новолуния. Так же ворота бога солнца Шамаша были обращены в сторону юга и т.д.
Главные улицы города делили его на отдельные районы, в которых гpуппировались жилые дома и храмы. Население Вавилона было довольно пестрым как по социальному, так и по этническому составу, поскольку в его состав всегда входило много иноземцев и рабов. На верху социальной лестницы находился царь со своими приближенными, высшим чиновничеством и жречеством. Навуходоносор II, при котором город окончательно сформировался, имел три дворца. Один дворец — летний, находившийся на холме Бабиль у реки, у начала внешних крепостных стен; второй дворец — Южный, примыкавший к дороге Процессий и воротам богини Иштар, и третий — Северный, расположенный здесь же, но за крепостной стеной. Наиболее подробно изучен Южный дворец. Он представлял собой сложный архитектурный комплекс, состоявший из системы пяти дворов, нанизанных на одну композиционную ось, начинавшуюся от входа во дворец на улице Процессий. Вокруг дворов группировались дворцовые помещения. Из двора во двор вели монументальные ворота. Первые два двора, вероятно, были предназначены для чиновников и придворных и размещения административных учреждений. Третий, самый крупный двор, служил парадным пространством перед тронным залом царя, находившимся на южной стороне двора.
Западная часть дворца, расположенная на более низкой террасе, предназначалась, по-видимому, для жилых царских покоев. Достоприме-чательностью этого дворца были находившиеся в его северном углу так называемые «висячие сады», остатки которых были найдены при раскопках. Сады Семирамиды примыкали к южным укреплениям дворца. Сооружение покоилось на каменных столбах, перекрытых сводами. Поверх сводов, свинцовой кровли и асфальтовой гидроизоляции ступенчатыми террасами был насыпан грунт, на нем росли деревья и цветы. Грунт увлажнялся водой, которая специальными подъемниками подавалась на самую верхнюю террасу. Сады, составлявшие часть дворца, находились на большой высоте, что и дало повод называть их висячими.
Северный дворец, примыкавший к городской стене, был, по-видимому, построен несколько позже. Он был тщательно укреплен и по свидетельству найденных в нем клинописных табличек был украшен с особой пышностью. В этом дворце находилось хранилище произведений искусств и реликвий.
Основное население Вавилона составляли купцы, ремесленники, землевладельцы. Среди них были богатые жители, занимавшие своими домами целые кварталы, и были бедняки, ютившиеся в тростниковых, обмазанных глиной хижинах, расположенных на окраине города. Низший, бесправный слой городского населения составляли рабы, по большей части военнопленные, которые выполняли все виды работ от ремесленного производства до тяжелого труда чернорабочих.
Ремесла в Вавилоне процветали самые разнообразные. Представители отдельных ремесел селились на определенных улицах. Так, в Вавилоне существовали улицы ювелиров, ткачей, гончаров и т.д.
Жилая часть города была разбита на регулярные квадраты, разделённые узкими, шириной 4 метра, улицами. Жилые дома как большие, так и малые, строились по одной и той же схеме: комнаты группировались вокруг внутреннего двора, часто замощенного обожженным кирпичом; иногда в центре двора находился очаг. Главные помещения жилого дома всегда располагались на южной стороне двора и были обращены к северу своими проёмами. Античные историки указывают на существование в Вавилоне 3- 4 этажных домов, но рядовую застройку составляли одно и двух этажные дома с пло-скими кровлями и с террасами наверху. На улицу они выходили белеными стенами и дверными проемами. Вода бралась из колодцев и имелись канализационные водостоки. Жилая застройка была очень плотной, что создавало опасность в пожарном отношении и содействовало распространению многочисленных болезней, среди которых чума занимала одно из первых мест. В городе было мало зелени, и лишь во дворах самых зажиточных жителей Вавилона росло два-три пальмовых дерева.
Для Древнего мира Вавилон олицетворял собой город сказочного богатства, огромный, населенный несметным числом жителей. Действительно, в период правления Навуходоносора II в Вавилоне было около 360 тыс. жителей, из которых во внутреннем городе проживало 80 тыс. Масштабы его сооружений, мощность крепостных стен — все это поражало взор чужестранцев. Позднее Вавилон пришел в полное запустение и вскоре забыли не только о его существовании, но и даже о его местоположении.
Ослабленный классовыми войнами, Вавилон не мог противостоять натиску восточных кочевых племен персов и в 539 г. до н. э. пал. Последний расцвет архитектуры Вавилона отразил общий высокий уровень культуры Месопотамии, впитавшей в себя опыт Шумера, Аккада, Вавилона, Ассирии и прилегающих областей. Их народами был разработан календарь, изобретены водяные часы, письменность, накоплен огромный опыт в ирригации и земледелии. Древние вавилоняне знали семь планет (вместе с Солнцем и Луной), по числу которых и воздвигались ярусы зиккуратов, составляли вычерченные планы сооружений, сохранившиеся на глиняных табличках до наших дней.
Взято отсюда:
www.wirade.ru/babylon/babylon_bludnica.html
ВАВИЛОНСКАЯ БЛУДНИЦА: этика древнего Ближнего, Среднего Востока и Южной Азии
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ. ВНИМАНИЕ! Под морем большие картинки
ВАВИЛОНСКАЯ БЛУДНИЦА: этика древнего Ближнего, Среднего Востока и Южной Азии
Могултай
1. С древневосточной, "вавилонской" точки зрения (впрочем, лучше всего ее выражал Египет, так что наше словоупотребление в какой-то степени является данью Винклеру) конечные, разумные антропоморфные существа этой Вселенной, обуреваемые желаниями, боящиеся боли, тянущиеся к радостям и обреченные на множество страданий, предоставлены сами себе в не особенно благоприятном окружении и совершенно одиноки. Над ними нет ни абсолюта, ни промысла, ни благодати; мир, в котором они живут, является такой же стихийной, слепой и раздробленной Вселенной, как для атеистически настроенного физика этого столетия. С современной точки зрения речь идет, таким образом, об атеистической разновидности экзистенциализма.
Правда, к разновидности антропоморфных существ относятся не только люди, но также демоны и боги, вступающие с людьми в сложные отношения, иерархические и иные; однако, поскольку демоны и боги отличаются от людей только силой (собственно, называя их теми же словами, что Бога и его Антагониста монотеистических религий, мы впадаем в серьезную ошибку), их отношения с людьми ничем не отличается от соответствующих межчеловеческих отношений и, стало быть, не вносят в человеческое мироощущение ничего качественно нового. Все в мире относительно, уязвимо и конечно во времени и / или в пространстве.
Соответственно, основой ближневосточного мировоззрения является полное отсутствие того, что в современном словоупотреблении называется "идеологией" или "сверхценностями" (исключая само физическое существование общества и его членов). "Вавилонянин" совершенно равнодушен к вопросам, которые мы назвали бы "мировоззренческими" и "общефилософскими" (не считая, опять-таки, того, что само это равнодушие является важнейшим мировоззренческим принципом). "Русские мальчики" по Достоевскому, бьющиеся над "вечными вопросами", вызвали бы в Вавилоне разве что смех. Вавилон не располагает ценностями, которые были бы нужны всем вместе, но никому в отдельности; признанные же ценности определяются именно тем, насколько они нужны отдельным людям, составляющим общество. Особенно ясно это видно из самовосхвалений царей и вельмож, упоминающих либо военные победы над врагом, либо конкретные благодеяния по отношению к подданным; то и другое касается исключительно физического вреда и физического благополучия. В качестве примера приведем самовосхваление Рамсеса III, касающееся его внутренней политики: "Покрыл я землю садами и позволил народу отдыхать в их тени. Дал я, чтобы египтянка безбоязненно шла, куда хочет, без того, чтобы посягали на нее. Дал я пребывать в праздности войску и колесничным моим (!). Не испытывали они страха, ибо не было мятежей в Хурру и схваток в Куше (!). Они насыщались и пили с радостью. Я кормил всю страну. Дал я всем людям жить в спокойствии в их городах. Страна была очень сытой в мое правление. Делал я хорошо как богам, так и людям, и не было у меня ничего из вещей других людей".
2. Ключевыми понятиями вавилонской этики являются тем самым индивидуальная радость и боль (физическая, эмоциональная, интеллектуальная). Этика тем самым приобретает концентрический, рациональный и гедонистический характер. При этом "иерархии радостей", т.е., деления их на пристойные и непристойные, низменные и высокие, не существует вообще, поскольку они рассматриваются прежде всего на индивидуальным уровне, где приобретают характер исключительного "дела вкуса". Наиболее яркое проявление этот аспект нашел в поразительной на нынешний взгляд неразвитости абстрактной этической терминологии в поучениях ближневосточных мудрецов, в том числе в нерасчлененности терминов "хороший", "добрый", "приятный", "благой" и т.д. (хотя то, что все это - различные понятия или различные аспекты понятия "хорошо оцениваемый" все, конечно, понимали). Египтяне, например, имели для одушевленных социальных существ два основных позитивных оценочных термина (nfr - "прекрасный, добрый, благой, хороший" с общей семантикой "приятный", и iqr - "отличный, отменный, умелый, гораздый" с общей семантикой "полезный"); "плохим" считалось нечто противоположное тому и другому.
Таким образом, сущностью "вавилонской этики" была ориентация на потребности отдельного человека (что применительно к древнему Востоку выглядит несколько неожиданно). Отсюда вытекают и все остальные ее особенности.
3. Первичной целью жизни в Вавилоне оказывается наилучшее собственное выживание, достижение тех или иных личных радостей и избежание боли. Вот как говорит об этом величайшее из произведений месопотамской литературы, "Эпос о Гильгамеше": "Ты ж, Гильгамеш, насыщай желудок, днем и ночью да будешь ты весел, праздник справляй ежедневно, днем и ночью играй и пляши ты! Светлы да будут твои одежды, волосы чисты, водой омывайся, гляди, как дитя твою руку держит, своими объятьями радуй супругу - только в этом дело человека!" То же самое писали на другом конце древнего Ближнего Востока, в Египте: "Утешь свое сердце, пусть твое сердце забудет о приготовлениях к твоему просветленью! Следуй желаньям сердца, пока ты существуешь. Надуши свою голову миррой, облачись в лучшие ткани, умасти себя отличнейшими благовониями из жертв богов. Умножай свое богатство. Не давай обессилеть сердцу. Следуй своим желаньям и себе на благо. Свершай дела свои на земле по веленью своего сердца, пока к тебе не придет тот день оплакивания. Утомленный сердцем не слышит криков и воплей, причитания никого не спасают от могилы, а потому празднуй прекрасный день и не изнуряй себя". Наконец, ту же положительную программу, правда, на еще более трагическом фоне, провозглашает "Книга Экклесиаст".
Неудивительно, что всякого читателя древневосточных текстов поражает полное отсутствие "высоких идеалов"; приведем навскидку несколько египетских примеров. Вот наилучшее пожелание: "Во веки веков ты будешь делать то, что пожелает твое сердце"; вот описание достойной женщины: "Влекущая, сладостная любовью, с чарующим ртом и приятной речью; восхваляемая в своем городе, всякому протягивает она руку помощи, говорит хорошее и рассказывает то, что любят слышать, творит то, что нравится людям"; немногим отличается от этого идеала образцовый царь по своему отношению к подданным: "Он пленителен, исполнен обаяния, он побеждает любовью", "Царь - владыка радости. Будь добродушен, и ты будешь спокоен в своем могуществе". Вот описание правильной заботы о жене с соответствующим обоснованием: "Чрево ее насыщай, одевай ее тело, кожу ее умащай благовонным бальзамом, сердце ее услаждай, покуда ты жив - она превосходная пашня для своего господина". Особенно характерна мечта аристократа об апофеозе наведения государственного порядка после народного восстания: "Но (вот тогда) это будет хорошо, когда люди будут напиваться, когда они будут пить напиток минт и хмелеть с радостными сердцами. Хорошо, когда их уста восклицают, ликуя, а знать смотрит на ликование их из домов своих, облаченная в одеяния праздничные, с веселием сердца" . В общегражданских школах с дидактическими целями переписывались поучения, в которых объяснялось, что разумный человек избирает карьеру чиновника, так как она обеспечивает самую сытную жизнь и самую чистую работу; примеры такого рода можно продолжать до бесконечности.
4. Не следует, однако, представлять себе ближневосточное общество как скопище алчных эгоцентриков (такое общество просто не могло бы существовать). Вторым центральным понятием "вавилонской" этики является взаимное обязательство, клятва, которую люди дают друг другу затем, чтобы совместными усилиями обеспечивать себе радости и уменьшать страдания. Само общество воспринимается именно как наследственный и нерасторжимый союз, заключенный людьми с этой целью; тем самым оно оказывается вторично по отношению к потребностям отдельных людей, и понятие "страны" существует только как совокупное обозначение людей, составлявших эту страну, т.е., некоей "команды", а не как знак некой системы, представляющей большую ценность, чем совокупность ее элементов, и уж тем более не как сосуд некой специфической сущности, реализующей себя в данном народе. (В Вавилоне все специфическое считается делом вкуса, условного установления; все подлинно важные вещи универсальны. Любая же форма гегельянства, делающая человека и группы людей формой раскрытия некоего надчеловеческого начала - будь то абсолютный дух, мессианский благовест или развитие производительных сил, - вызвала бы в Вавилоне крайнее отвращение). Именно взаимные обязательства людей, составляющих коллектив, наделяют последний верховным авторитетом, во имя которого оправданы и необходимы самые тяжелые личные жертвы. Тем самым противопоставление личных и социальных отношений отпадает, и справедливость do ut des (очевидная всем в качестве единственно авторитетного способа позитивного сосуществования отдельных людей) выдвигается в качестве главной основы жизни общества в целом; эта ее роль считается совершенно ненарушимой и подменить ее в этом качестве целесообразностью никто даже и не пытался. Именно такая основа выражается аккадским термином "мишарум" (Справедливость, собственно "выравнивание"), египетским "Маат" ("Правда" в древнерусском понимании, объединяющая понятия закона и справедливости), аналогичным ей иранским "Арта".
На практике члены описываемых обществ проявляли обычно не меньше (если не больше) самопожертвования, чем кто угодно другой. Однако, во-первых, такое общество не может располагать ценностями, которые считались бы нужными всем вместе, но никому в отдельности; признанные же ценности определяются именно тем, насколько они нужны отдельным людям, составляющим общество (вспомним похвальбу Рамсеса III). Древний Восток знает не "общее", а только "взаимное" благо. Во-вторых, постоянную актуальность сохраняло то ощущение, что стране, т.е., другим членам коллектива, следует служить потому (не "постольку", а именно "потому"), что они находятся с тобой в состоянии тебе же необходимого обязательства, вне которого ты не мог бы существовать с самого начала. Само общество ценило себя именно за это и только поэтому считало себя вправе требовать жертв от своих членов. В-третьих, поэтому к жертвам во имя коллектива относятся без всякого энтузиазма; да общество его и не требовало, а к его действительным проявлениям относилось скорее подозрительно. "Идешь на поле сражения, - говорит месопотамская пословица, - не размахивай руками! Герой - один-единственный, а обычных людей тьма". Фраза Горация: "Красна и сладка смерть за отечество" - с вавилонской точки зрения абсурдна: необходима, обязательна, доблестна, достойна восхищения, но уж точно не сладка. Исполнение долга было делом обязательным и общим, энтузиазм - делом личным. Так, в египетских школьных поучениях всячески высмеивались воины-добровольцы: их ценили, поскольку их деятельность была благотворна для окружающих, но к ним самим относились иронически, как к людям "без царя в голове"; их готовность рисковать собой как таковая считалась делом их вкусов, причем обличающим невысокий уровень последних. Для "нормальных" же воинов, взятых по мобилизации, естественной реакцией на свое положение считался страх перед смертью на поле боя (вспомним похвальбу Рамсеса III; другое дело, что воинам вменялось в обязанность этот страх преодолевать). Добавим, что военная знать, разумеется, смотрела на дело по-иному, но в обоснование этого взгляда приводила исключительно награды, добычу и славу (на последнем месте), которую дает война. Так и писал египетский адмирал Яхмос сын Абен: "Я обращаюсь к вам, все люди, я сообщаю вам о милостях, выпавших мне на долю. Я был семикратно награжден золотом перед всей страной, рабами и рабынями; я был наделен огромным количеством пахотной земли. Имя героя в его делах, оно не исчезнет в этой стране вовек!"
5. Так как общество рассматривается как союз лиц, и его единственное оправдание, по общему мнению, заключается в том, что оно этим лицам необходимо, мы практически не сталкиваемся с противопоставлением "общественной" и "личной" этики. Ведь в обоих случаях речь идет только о взаимоотношениях людей и их групп, и долг по отношению к обществу мыслится как чисто личное обязательство перед окружающими (составляющими его) людьми "своей стаи // своей клятвы". Соответственно, "личные" с современной точки зрения обязательства стояли не ниже (а иногда и выше) "общественных" или сливались с ними. Неудивительно, что социальный ранг человека не считался чем-то принципиально значимым при определении его личного достоинства; поэтому общества "вавилонской этики" не знают каст и кастового духа, и для них совершенно не характерны жесткие психологические и социальные перегородки между "верхом" и "низом".
Ближневосточный патриотизм ни в какой степени не определяется признанием каких-то особых достоинств своей страны. Человек Ближнего Востока всегда знает верность стране, часто - любовь к ней (египтяне даже называли Египет Та-Мери, "Страна возлюбленная"), но почти никогда - преклонение перед ней, тем более - перед ее "скрытой сутью" (существование которой в чем бы то ни было вообще отрицается). На Ближнем Востоке верны своей стране (как и своей жене, другу, царю и т.д.) не потому, что она заслуживает этого "сама по себе", по каким-то особым достоинствам, а просто потому, что она своя, т.е., потому, что таков договор, в котором данный человек состоит. Не думаю, что позиция Достоевского понравилась бы вавилонянам многим больше, чем позиция Смердякова: последний, так сказать, желает зла собственной матери, потому что она зла и глупа, но первый находится только возразить, что под этой злобой и глупостью кроется сила неслыханная и краса невиданная, в то время как, во-первых, это очевидная неправда, а, во-вторых, достаточно было бы заметить, что речь идет о матери, которую необходимо почитать согласно обычной человеческой клятве (а уж оценивать совершенно независимо от этого).
6. Ближний Восток не верит в существование чего бы то ни было трансцендентного, сверхъественного, иносубстанциального (и, стало быть, чего бы то ни было абсолютного); реальным признается исключительно "мрак земли могильной с ее страстями". Соответственно, здесь не существует абсолютов, "сверхценностей", идеологической борьбы и религии в современном смысле слова (то, что в литературе неудачно называют древневосточной религией, есть на деле совокупность профессиональных правил обращения с внешним миром и его силами, призванных обеспечить самое обычное житейское благополучие носителей этих правил. соответствует все это - и по месту в жизни общества, и по психологическому восприятию тем же обществом, и по отсутствию догм - современной прикладной науке. Если бы современный физик предполагал - не "верил", а именно уверенно предполагал с кажущимися ему достаточными научными основаниями, - что сила тяжести есть антропоморфное живое существо, с которым можно договориться, он стал бы двойником вавилонского жреца). Соответственно, нет ни абсолютных истин, ни их догматического оформления. Вера как таковая (не доверие к чужой логике и чужому опыту, а именно вера per se) Древнему Востоку неизвестна. Проще всего определить различие между вавилонским (сугубо оккамистски-релятивистским) и "сверхценным" мышлением так: в Вавилоне условно доверяют доказанному (точнее, тому, что представляется доказанным, никогда не переходя границу между 99 и 9 в периоде и 100 процентами), после "осевого времени" безусловно верят в недоказуемое.
Ближний Восток не изгоняет иррационализма, - на свете до сих пор есть много вещей, недоступных логике и опыту, а четыре тысячи лет назад их было намного больше, - но, во-первых, он действует строго рационально всюду, где считает это возможным, во-вторых, целиком относит к последней сфере человеческую жизнь и никогда не руководствуется иррациональными соображениями в ее делах. Когда имеешь дело с древневосточными наставлениями (в том числе официальными), кажется, что читаешь Карнеги.
Любое общество определенным образом отвечает своим членам на вопрос, почему именно им надо поступать "хорошо" (от объяснения до категорического осуждения самого такого вопроса); Ближний Восток апеллировал при этом исключительно к явным материальным, физическим и эмоциональным интересам самого человека; иными словами, мотивация здесь носит рациональный и концентрический характер, когда точка отсчета модальных суждений совпадает с их носителем. Египтяне, в частности, уясняли себе необходимость личных и общественных добродетелей следующими соображениями: "Глупо завидовать тому, что есть у других", "поступай по истине, и ты будешь жить долго на земле", "человек с алчным сердцем не достигает своей цели", "у того, кто глух к правде, нет друга", "у алчносердечного нет радостного дня", "у человека недобросовестного нет хороших воспоминаний", "злое дело не достигнет гавани, а человек честный пристанет к берегу", "благородный поступок возвращается на свое вчерашнее место" (т.е., его отблагодарят). Иными словами, в качестве обоснования этических норм выставлялось исключительно то, что их выполнение бывает радостно и вызывает ценное для человека самоуважение само по себе, а также награждается другими людьми , а невыполнение лишает человека многих вполне очевидных радостей и навлекает на него наказания извне.
Массовый характер употребления подобных сентенций доказывает, что вопросы описанного типа действительно задавались, и общество находилось в постоянной и уверенной готовности ответить на них рациональным обоснованием общепринятых норм; оно, очевидно, считало, что людям вполне естественно интересоваться, зачем им нужно ограничивать себя какими бы то ни было нормами вообще.
7. Неудивительно, что Ближний Восток оказывается населен последовательными оккамистами. События последнего десятилетия русский почвенник назвал бы разрушением глубинных основ бытия России, русский либерал - ее же движением, при многих издержках, к свободе; тот и другой будут строить свою оценку этих событий, учитывая не столько их реальный вид, сколько указанные интерпретации, т.е., будет судить вещи по их "сущности". Между тем с точки зрения вавилонянина такого рода интерпретации напрочь лишены смысла, а соответствующие процессы он описал бы примерно так: "Сильные обобрали слабых, зато дали им свободу делать и говорить, что вздумается" - после чего и оценивал бы происходящее сообразно сказанному. Леонтьев хвалил Турцию за отсутствие железных дорог, нивелирующих национальный дух; прочтя его, вавилонянин, который и вообще-то счел бы "национальный дух" бесполезной фикцией, определил бы его еще и как фикцию вредоносную, раз уж он противоречит такой очевидно важной и замечательной вещи, как железная дорога, способная быстро доставлять хлеб, чтобы накормить голодных, и войска, чтобы сокрушать мятежников. Можно сказать, что аккадцы видели в мире только "явления", напрочь игнорируя "сущности".
Наконец, здравый смысл демонстрировал жителям Древнего Востока, что человек обособлен и одинок во враждебном ему мироустройстве уже самим фактом своей смертности, с точки зрения общемирового закона, несомненно, оправданной, но с точки зрения человеческой - и, тем самым, по человеческим законам, - вполне отвратительной. Житейские бедствия и смерть воспринималась на Ближнем Востоке в "экзистенциалистском духе", как факт неискоренимый и трагический. Существенно, что, раз уж мир оказывался устроен таким образом, человек Вавилона считал необходимым (опять-таки вполне по-экзистенциалистски) в своем поведении руководствоваться исключительно человеческой мерой, вынося противостояние с "миром" и не пытаясь добиться согласия с его законами путем отказа от "природных" самому человеку ценностей. Заметим, что всякая форма монотеизма, благоговейного поклонения божеству, воплощающему надчеловеческий порядок и принципиально несоизмеримому с человеческой природой (не говоря о добровольном следовании требованиям такого божества в житейских делах), показалась бы на Ближнем Востоке самоуничтожением человеческой сущности, позорной капитуляцией перед миром в лице представляющего его законы Творца. "Самостоянье человека" означало, таким образом, никоим образом не оптимистическое утверждение его в должности господина мира, но утверждение его права поступать, руководствуясь исключительно собственными, природными ему потребностями, независимо от того, что он таким господином не является.
8. Соответственно сказанному, обитатели Ближнего Востока не налагают друг на друга стеснений и ограничений без физической необходимости; единственное, что им не позволяется - это чинить прямой ущерб друг другу или обществу в целом как "телу". В качестве такого ущерба рассматривается только очевидный физический или материальный вред, причиненный человеку или его имуществу (или его социальному учреждению); "духовного" вреда в нашем понимании на Ближнем Востоке нет. Иными словами, здесь люди сознательно стремятся не налагать друг на друга стеснений и ограничений без прямой физической необходимости; так, общества описанного типа не знают ни законов против роскоши, ни регламентации внешнего облика, характерной для других этических систем. Вообще, "вавилонской этике" свойственно стремление к минимизации внутреннего насилия. Иными словами, считалось, что чем полнее человек удовлетворяет свои собственные желания без прямого ущерба для других людей, тем лучше; тем самым общество санкционировало для своих членов весьма высокую степень свободы следовать собственным потребностям, независимо от того, что это общество само считало усредненно-нормальным (если отвлечься от политического аспекта, эту толерантность можно сравнивать разве что с современной западной).
В рамках "вавилонской этики" значительное большинство человеческих проступков (вплоть до мелких имущественных и семейных преступлений) рассматривалось не как следствие некоей "порочности", а как плод естественных человеческих слабостей, поощряемых неблагополучными обстоятельствами. Отношение к виновному было поэтому довольно снисходительным и не подразумевало обязательного морального осуждения; виновный воспринимался не столько как "плохой человек", сколько как "обычный человек, совершивший плохой поступок". Разумеется, практическое противодействие виновнику, подчас довольно крутое, осуществлялось всегда; однако не приходится удивляться, что основанная на таких представлениях система наказаний оказывалась существенно гуманнее, чем в средневековье и даже в Новое время (в частности, почти не применяли ни тюрем, ни каторжных работ). Основной целью наказания было возмещение ущерба и, частично, месть; ни воспитывать преступника, ни применять "в пример другим" чрезвычайные наказания, превышающие вину, никто не собирался. Карался не порок, а поступок.
Общеизвестно, что одним из самых надежных критериев толерантности в обществе является его отношение к сексуальным девиациям; так вот, в Египте, при, в общем, весьма негативном отношении к гомосексуализму, он не преследовался законом, а вот в Месопотамии, где, сообразно концепции "священного брака", считалось, что всякий сексуальный акт получает неизвестный резонанс в мировой сфере производительных сил (и, стало быть, любой гомосексуальный контакт чреват всеобщим или чьим-то бесплодием), тот же гомосексуализм карался. Иными словами, общество предоставляло удовлетворять "желания сердца" как угодно (если это не причиняло с его точки зрения прямого вреда другим людям), хотя бы сами эти "желания" вызывали в лучшем случае недоумение. Нет необходимости говорить, что любое самоограничение, не вызывающееся рациональными интересами самого человека или любовью // долгом по отношению к другим людям, считалось бы делом личного вкуса, причем вкуса не вполне нормального. Ближний Восток, несомненно, знал аскетов и альтруистов, но не знал ни аскетизма, ни альтруизма, ни, тем более, их пропаганды. Неудивительно, что у сторонников более требовательных этических систем "вавилонская этика" вызывала резкое неприятие, как поощряющая "низменные" стороны человеческой природы, а сам Вавилон с легкой руки ветхозаветных пророков на тысячи лет превратился в символ всяческого разврата и торжества материальных начал.
9. Мы довольно долго говорили о том, что на Древнем Востоке было; следует сказать, каких мировоззренческих явлений, доминирующих в нашей собственной жизни, там не было.
Древний Восток не знает ни эстетизма, ни ницшеанства (хотя знает наслаждение красотой и собственным успехом). В самом деле, о пьющем пиво крестьянине и разгадывающем тайны небес жреце можно сказать только то, что оба они получают радость, не принося другим людям несанкционированной боли; стало быть, оба поступают хорошо. Можно добавить, что развлечение жреца общественно полезнее развлечения крестьянина, но этического смысла это суждение не имеет, и "сами по себе" оба развлечения остаются однородными. Ницшеанское же развлечение, состоящее в том, чтобы утверждать свою силу агрессией, представлялось бы совершенно ненормальным с точки зрения индивидуальной и чрезвычайно опасным - с общественной. На Ближнем Востоке вообще без всякого восторга относятся к силе как таковой; с египетской точки зрения, само общество существует для взаимной поддержки слабых (по определению) людей, и "бог создал для них владыку, как опору, чтобы поддержать спину слабого", а в Месопотамии считали, что главное дело царя - следить за тем, чтобы сильный не угнетал слабого (впоследствии Ахемениды сочли долгом следить еще и за тем, чтобы не происходил обратный процесс).
Древний Восток не знает ни очищения испытанием, ни идеи прогресса и сущностного совершенствования, индивидуального или общего. Человек (как и любой другой объект) наделен определенной природой; ее можно разрушить, но нельзя изменить; в ее рамках нам и остается действовать, ограничиваясь оптимизацией существующего. В то же время отвергается всякое предназначение: любой может делать, что вздумается, и платить за это должную цену ("Книга Экклесиаст"); прейскуранты общеизвестны и либо рационально обоснованы элементарными физическими и эмоциональными интересами, т.е. желаниями обычных людей (в той степени, в какой они совместимы), либо являются частью природы мира и от людей не зависят вовсе.
Древний Восток не знает программного либерализма и тем более отвращения к истэблишменту (что вовсе не означало готовности терпеть бездарный или преступный истэблишмент). Властители в высшей степени необходимы для общего довольства; будет только справедливо, если они получат царскую долю в этом довольстве. Что еще важнее, их царская доля является неизбежным следствием самого того факта, что они - властители (без которых, повторим, не могут обойтись рядовые подданные). Сказка Салтыкова о губернаторе, который никак не мог понять, зачем он нужен - мужики, мол, и без него делали бы то же самое, что делают и при нем - вызвала бы на Ближнем Востоке скорбную улыбку. Всем было отлично известно, что делают мужики, оставшись без губернатора - сначала режут друг друга, а потом, для прекращения бедствия, выдвигают нового губернатора, как правило, качеством похуже. Умные мужики переходят сразу ко второму этапу, чтобы не оставлять места для первого. Всякий идейный анархизм, всякое программное революционерство рассматривались бы, во-первых, как явная измена клятвам (которые одни считались непосредственным источникам этики, так что революционаризм по нравственным мотивам считался бы заведомой бессмыслицей), во-вторых, как проявление редкой глупости.
Следует подчеркнуть, что уважение (если не любовь) вызывает сама иерархия, то есть гарантирующая всем жизнь система должностей, а не ее носители. "Элиты" в шляхетском понимании на Ближнем Востоке нет, и лозунг: "Уважай не меня, а мои погоны" нашел бы полный отклик в сердцах его обитателей.
Наконец, понимая общество как конвенциональное установление, "вавилонская этика" в любых общественных делах избегает абстрактных принципов и тяготеет к конкретным прагматическим решениям. Этот релятивизм освобождал от идеологических страстей любые социальные конфликты, ограничивая устремления сторон некоторым улучшением своего материального и социального положения; поэтому общества "вавилонской этики" вовсе не знают социальных революций, а открытые внутренние конфликты (если исключить мятежи присоединенных областей) были исключительно редки.
В целом неидеологический, рациональный гедонизм "вавилонской этики" приводил, с одной стороны, к довольно высокой социальной стабильности и консерватизму, не исключавшему при необходимости политической и социальной гибкости; с другой - давал относительно мягкий, ненапряженный и благожелательный психологический климат внутри страны; толерантность к отклонениям от среднестатистической нормы обеспечивала обществу адаптационные резервы на случай изменения обстоятельств. Кроме того, общества "вавилонской этики" практически не знали этнокультурной вражды (поскольку на индивидуальном уровне все люди более или менее похожи друг на друга, а коллективные ценности были лишены определяющего значения и рассматривались скорее как дело условного "вкусового" выбора тех или иных человеческих групп).
Не знаю, насколько человек нашего времени способен представить себе описанное выше общество живым и целым. Можно попробовать представить себе брежневское государство с заменой обязательной марксистской идеологии на социальный гедонизм египетского образца, или, что то же самое, современный Египет без мусульманства, или, что то же самое, Россию по Солоневичу, но без православия (приблизительно). Можно попробовать обойтись образом Америки - не действительной Америки с ее псевдопротестантским благочестием и псевдолиберальной благоглупостью, а Америки русских почвенников - безблагодатной страны небывалой земной мощи, гедонистического потребительства, терпимости ко всему, что прямо не противоречит чужому комфорту, отсутствия святынь, рационального упрощения жизни и воинствующей "антивертикальной бездуховности". Как бы то ни было, такое общество действительно существовало в течение нескольких тысяч лет.
Могултай
АРХИТЕКТУРА ВАВИЛОНА
Вавилон (название города происходит от “Бабилу”- “врата бога”) впервые упоминается в III тысячелетии до н.э. в связи с правлением Аккадского царя Саргона (2369-2314 гг. до н.э.). До этого на левом берегу Евфрата, по-видимому, было небольшое поселение, не имевшее особого политического значения. Во времена I Вавилонской династии (1894-1595 гг. до н.э.) Вавилон стал крупным городом, а особого расцвета он достиг в правление царя Хаммурапи (1792-1750 гг. до н.э.). До нас почти не дошли сооружения этого периода, по-скольку город неоднократно подвергался сильным разрушениям, особенно в период завоевания его хеттами в 1595 г. до в.э. и касситами в 1518г. до н.э. в XШ-ХП вв. до н.э. Вавилон дважды опустошался ассирийскими войсками. В начале I тысячелетия до н. э. право на обладание Вавилоном оспаривали ассирийские цари и арамейские племена халдеев. В 732 г. до н. э. Вавилон вошел в со-став Ассирийского государства, но за сопротивление был варварски разрушен в 689 г. до н. э. ассирийским царем Синахерибом.
В 626 г. до н. э. на вавилонском троне, воцарилась халдейская династия. Город начал восставать из руин. Многое было сделано первым царем этой династии Набопаласаром (626-604 гг. до н.э.) и Навуходоносором II (604-562 г. до н.э.). В период правления Навуходоносором Вавилон достигает особого блеска и становится центром мировой торговли с населением свыше 1 млн. человек; за городом закрепляется слава священного.
Как и многие города мирового значения, Вавилон имел историю, пронизанную многочисленными легендами. Описания Вавилона оставили Геродот, Диодор Сицилийский, Страбон и другие писатели древности. Из них лишь Геродот видел остатки Вавилона после его разрушения персами в V в. — до н. э, а остальные писатели повторяли сложившуюся легенду об этом древнем городе.
Геродот с восхищением описывал Вавилон: «Не только по размерам, он и по красоте не имеет себе равных среди известных нам городов».
Вплоть до конца XIX в. Вавилон был неизвестен, и лишь благодаря раскопкам, проведенным под руководством немецкого ученого и архитектора Р. Кольдевея, этот город вновь стал достоянием человечества. Раскопки производились с 1899 по 1914 г и результаты этих раскопок дали удивительный материал, относившийся главным образом к VII-VI вв. до н.э.
Город Вавилон занимал обширную территорию, насчитывавшую 20 км2 и внешними крепостными стенами протяженностью 18 км. Внутри этой территории располагался собственно город, занимавший оба берега реки Евфрат, и в свою очередь укрепленный крепостными стенами. Территория внутреннего города насчитывала 410 га, а протяженность крепостных стен 8360м. Укрепления состояли из глубокого рва, наполненного водой, соединяв-шегося с Евфратом, и крепостных стен, построенных из сырцового и обожженного кирпича толщиной около 30 м. Через каждые 20 м находились крепостные башни. Город делился на две части. Левобережная часть была более древней и дополнительно укреплена крепостной стеной, тянувшейся вдоль Евфрата. Правобережная часть более позднего происхождения занимала несколько меньшую территорию и. очевидно, имела второстепенное значение. Обе части внутреннего города соединялись мостами (длиной до 123 метров), один из них имел подъёмный пролёт. Неприступность Вавилона усиливалась системой рвов, которые можно было наполнить водой, открыв специальные шлюзы.
В город вело восемь ворот и все ворота назывались именами различных богов. Главными были северо-западные — ворота богини Иштар. Этот вход был защищен цитаделью с четырьмя массивными башнями и арочными проходами между ними.
Древнегреческий историк Геродот (V в. до н. э.) с восхищением описывает новый Вавилон, творение царя Навуходоноса II: «Не только по размерам, но и по красоте не имеет себе равных среди известных нам городов». К зиккурату, посвященному Мардуку, который вызвышался над городом семью террасами, вела длинная Священная Дорога, которая начиналась от ворот Иштар, богини любви и войны. Ворота женчужина среди месопотамских памятников, скрывались в центре стен Вавилона, таких широких, что на них могли проводиться соревнования колесниц. Их тяжеловесная мощь представляет образец строительной техники с использованием кирпича, применявшейся в древней Месопотамии. На синем глазурованном фоне рельефные изображения быков, драконов, львов, стилизованный символьческий орнамент. Удачная реконструкция Берлинского музея воссоздает колоссальные ворота и хроматическую игру изразцов. Глазурованные кирпичи с рельефными изображениями в качестве украшения имели широкое распространение на Востоке (Дворец Дария в Сузах).
Ворота, жемчужина среди месопатамских памятников, открывались в центре стен Вавилона, таких широких, что на них могли проводиться соревнования колесниц.
Башни были облицованы глазурованной керамикой с орнаментом и устрашающими изображениями львов, быков, фантастических чудовищ. Кроме этих ворот, существовали еще ворота бога луны Сина, ворота главного вавилонского божества Мардука, ворота бога земли Энлиля, ворота бога солнца Шамаша, ворота бога грозы и бури Адада, а также ворота Лугалгирра и Ураш. Все эти ворота соединялись между собою улицами, разрезавшими город почти на равные части.
В центре города располагался священный участок Эсагила, где находились храм Мардука и зиккурат Этеменанки, главным зданием Вавилона считался зиккурат, который назывался “Домом основания небес и земли”. Древние жители Вавилона считали свой город средоточием всего мира, более того, вавилонские ученые помещали его в центре географической карты мира. По их представлениям, Земля была кругом, состоявшим из нескольких слоев. Верхний — был собственно земной поверхностью. Под ним находился подземный мир, нижний слой которого занимало царство мертвых. Над землей располагались три полусферы небес, омываемых воздушным океаном. Места восхода и захода солнца фиксировались в их представлении горами, поднимавшимися на западном и восточном краях земли, а северо-южное направление образовывалось за счет течения Евфрата. Вавилон, таким образом, был отражением этой модели мироздания, а зиккурат — ее геометрическим центром.
Вавилонский зиккурат представлял собою монументальное сооружение высотой около 90 м, на вершине которого располагалось покрытое голубой глазурью святилище Мардука. Семь ярусов вело к этому святилищу: нижний ярус был светлый, второй ярус высотой 18 м был черного цвета, верхние ярусы чередовались по цвету — красный, синий, красный, серебристый и голубой с золотом. Все эти цвета соответствовали символическому обозначению небесных светил. Зиккурат был сложен из сырцового и обожженного кирпича, составлявшего внешнюю оболочку толщиной в несколько метров. Вавилонский зиккурат считался одним из семи чудес света и доминировал над городом и окружающей местностью, формируя силуэт древнейшего города.
К западу от ворот Иштар на высокой трапециевидной в плане платформе находился дворец Навуходоносора. В отличие от дворцов предшествующих правителей Вавилона и Ассирии с нарочито усложненным расположением дворов, его планировка основана на осевой композиции открытых пространств. Общая длина анфилады дворов дости-гает 300 м. К центральному двору ансамбля примыкает большой (17х52 м) тронный зал царя с великолепными стеновыми панно из цветного глазурованного кирпича. По толщине его стен (7 м) и отсутствию внутренних опор предполагают, что зал перекрывался сводом.
Религиозные представления были очень сильны у древних вавилонян, что видно из названий ворот и главных улиц города, предназначенных для религиозных процессий, и из наличия большого числа храмов, посвященных различным богам вавилонского пантеона. Так, например, особым праздником в Вавилоне считалась встреча Нового года. Новогодний праздник начинался в марте месяце, поскольку вавилоняне следовали лунному календарю, и длился более 10 дней. Начало его отмечалось религиозными обрядами, происходившими в храме Мардука и на башне-зиккурате Этемененнаки, откуда жрецы вели наблюдения за звездами; затем статую Мардука выносили из храма, погружали на корабль и везли вверх по те-чению Евфрата за пределы внутреннего города. Там, в специальном храме, называвшемся “Домом Нового года”, служили молебен, и на десятый день торжественная процессия направлялась к воротам богине Иштар. Впереди жрецы несли статую Мардука, за ними следовали приближенные царя и народ. Вся эта процессия вступала на улицу Процессий, которая начиналась между выступами городских стен и имела ширину перед воротами Иштар 16 м. Этот отрезок улицы был особо украшен изображениями львов и грифонов золотистого цвета на яркосинем фоне крепостных стен и ворот Иштар. Изображения были выполнены из глазурованного кирпича, которым были облицованы поверхности стен и ворот. Далее процессия проходила ворога богини Иштар и направлялась но улице Процессий в сторону центра города. “Дорога процессий” 7,5 метров шириной, мощеная каменными плитами шла на юг от ворот Иштар.
Другие улицы Вавилона также служили для торжественных процессий во время праздника Нового года или в другие торжественные дни. Ворота богини Иштар представляли собою прекрасное произведение вавилонского искусства. Они олицетворяли собою представление вавилонян о силе и могуществе города и государства. Богиня Иштар была богиней цветущей природы, любви, плодородия, красоты. Она изображалась обыкновенно в виде прекрасной женщины, тело которой поросло нежными зелеными побегами. Иштар была главной богиней вавилонского пантеона. Ее отождествляли с планетой Венерой. Аналогично ворота Сина, бога луны, очевидно, отождествляли с восходом луны в период новолуния. Так же ворота бога солнца Шамаша были обращены в сторону юга и т.д.
Главные улицы города делили его на отдельные районы, в которых гpуппировались жилые дома и храмы. Население Вавилона было довольно пестрым как по социальному, так и по этническому составу, поскольку в его состав всегда входило много иноземцев и рабов. На верху социальной лестницы находился царь со своими приближенными, высшим чиновничеством и жречеством. Навуходоносор II, при котором город окончательно сформировался, имел три дворца. Один дворец — летний, находившийся на холме Бабиль у реки, у начала внешних крепостных стен; второй дворец — Южный, примыкавший к дороге Процессий и воротам богини Иштар, и третий — Северный, расположенный здесь же, но за крепостной стеной. Наиболее подробно изучен Южный дворец. Он представлял собой сложный архитектурный комплекс, состоявший из системы пяти дворов, нанизанных на одну композиционную ось, начинавшуюся от входа во дворец на улице Процессий. Вокруг дворов группировались дворцовые помещения. Из двора во двор вели монументальные ворота. Первые два двора, вероятно, были предназначены для чиновников и придворных и размещения административных учреждений. Третий, самый крупный двор, служил парадным пространством перед тронным залом царя, находившимся на южной стороне двора.
Западная часть дворца, расположенная на более низкой террасе, предназначалась, по-видимому, для жилых царских покоев. Достоприме-чательностью этого дворца были находившиеся в его северном углу так называемые «висячие сады», остатки которых были найдены при раскопках. Сады Семирамиды примыкали к южным укреплениям дворца. Сооружение покоилось на каменных столбах, перекрытых сводами. Поверх сводов, свинцовой кровли и асфальтовой гидроизоляции ступенчатыми террасами был насыпан грунт, на нем росли деревья и цветы. Грунт увлажнялся водой, которая специальными подъемниками подавалась на самую верхнюю террасу. Сады, составлявшие часть дворца, находились на большой высоте, что и дало повод называть их висячими.
Северный дворец, примыкавший к городской стене, был, по-видимому, построен несколько позже. Он был тщательно укреплен и по свидетельству найденных в нем клинописных табличек был украшен с особой пышностью. В этом дворце находилось хранилище произведений искусств и реликвий.
Основное население Вавилона составляли купцы, ремесленники, землевладельцы. Среди них были богатые жители, занимавшие своими домами целые кварталы, и были бедняки, ютившиеся в тростниковых, обмазанных глиной хижинах, расположенных на окраине города. Низший, бесправный слой городского населения составляли рабы, по большей части военнопленные, которые выполняли все виды работ от ремесленного производства до тяжелого труда чернорабочих.
Ремесла в Вавилоне процветали самые разнообразные. Представители отдельных ремесел селились на определенных улицах. Так, в Вавилоне существовали улицы ювелиров, ткачей, гончаров и т.д.
Жилая часть города была разбита на регулярные квадраты, разделённые узкими, шириной 4 метра, улицами. Жилые дома как большие, так и малые, строились по одной и той же схеме: комнаты группировались вокруг внутреннего двора, часто замощенного обожженным кирпичом; иногда в центре двора находился очаг. Главные помещения жилого дома всегда располагались на южной стороне двора и были обращены к северу своими проёмами. Античные историки указывают на существование в Вавилоне 3- 4 этажных домов, но рядовую застройку составляли одно и двух этажные дома с пло-скими кровлями и с террасами наверху. На улицу они выходили белеными стенами и дверными проемами. Вода бралась из колодцев и имелись канализационные водостоки. Жилая застройка была очень плотной, что создавало опасность в пожарном отношении и содействовало распространению многочисленных болезней, среди которых чума занимала одно из первых мест. В городе было мало зелени, и лишь во дворах самых зажиточных жителей Вавилона росло два-три пальмовых дерева.
Для Древнего мира Вавилон олицетворял собой город сказочного богатства, огромный, населенный несметным числом жителей. Действительно, в период правления Навуходоносора II в Вавилоне было около 360 тыс. жителей, из которых во внутреннем городе проживало 80 тыс. Масштабы его сооружений, мощность крепостных стен — все это поражало взор чужестранцев. Позднее Вавилон пришел в полное запустение и вскоре забыли не только о его существовании, но и даже о его местоположении.
Ослабленный классовыми войнами, Вавилон не мог противостоять натиску восточных кочевых племен персов и в 539 г. до н. э. пал. Последний расцвет архитектуры Вавилона отразил общий высокий уровень культуры Месопотамии, впитавшей в себя опыт Шумера, Аккада, Вавилона, Ассирии и прилегающих областей. Их народами был разработан календарь, изобретены водяные часы, письменность, накоплен огромный опыт в ирригации и земледелии. Древние вавилоняне знали семь планет (вместе с Солнцем и Луной), по числу которых и воздвигались ярусы зиккуратов, составляли вычерченные планы сооружений, сохранившиеся на глиняных табличках до наших дней.
Взято отсюда:
www.wirade.ru/babylon/babylon_bludnica.html
@темы: реконструкция, история, археология, фото, эзотерика, информация, язычество, картинка, загадки мистических тайн, Азия, литература, живопись, история и культура Древнего мира, Восток, скульптура, статья, античная мифология, искусство, памятник, архитектура, гипотеза
-
-
19.03.2010 в 02:32-
-
19.03.2010 в 02:36Пожалуйста.
Да, там по ссылке много всего интересного - хотелось бы всё почитать. У авторов оригинальный взгляд на вещи. Это иногда спорно, но всегда интересно.
-
-
19.03.2010 в 02:45иногда спорно, но всегда интересно
я бы добавила в основном, а не иногда...
-
-
19.03.2010 в 02:49У нас действительно сейчас с ними много общего. На другом уровне, конечно, но идеологически современный человек ближе к древним, чем к людям средневековья, к примеру. Это не может не радовать.
-
-
19.03.2010 в 03:04-
-
19.03.2010 в 03:07В комментариях серьёзные вопросы не очень-то поднимешь - места не хватит.
-
-
19.03.2010 в 03:16ну насколько могу судить по приведённым аргументам...это только одна сторона медали...
-
-
19.03.2010 в 03:27Чтобы все аспекты рассмотреть, надо не статью, а научный труд в нескольких томах писать. Конечно, многое осталось за кадром.
Автор немного идеализирует их мир. Но вспомни, сколько про него придумано и написано всяких гадостей, ничего общего с действительностью не имеющих - и про Вавилон, и про Египет. И люди веками верили в эти россказни.
-
-
19.03.2010 в 03:39но цитаты приведены только что вписываются...в статью...это расстраивает...
-
-
19.03.2010 в 03:45Ну, не стоит от одной статьи ждать ответов на все вопросы. Это одно из возможных мнений (соответственно автор и подбирает аргументы с цитатами). Там по ссылке на форуме это обсуждалось, думаю, автор ответил тем, у кого возникли какие-то вопросы.
Это просто интересно почитать - на истину в последней инстанции там никто, по-моему, не претендует.
-
-
19.03.2010 в 23:39-
-
19.03.2010 в 23:49Ну-ну.