23.04.2012 в 20:56
Пишет Claudia*:Стюарт Келли. Книга утраченных книг. Гомер (конец VIII века до н.э.)
Гомер был…
Тут загвоздка с глаголом. Был ли на самом деле такой человек — Гомер?
Некий, если можно так выразиться, «Гомер», все-таки был… ну, по крайней мере, когда-то так считалось. Не только легковерный Геродот, но и скептичный Аристотель не сомневался, что был некогда, во время оно, какой-то, скажем так, Гомер.
«Гомер все на свете легенды знал, // И все подходящее из старья // Он не церемонясь перенимал… // Гомер был уверен: не попрекнут // За это при встрече возле корчмы…» [1], — утверждает Редьярд Киплинг.
«Лишь из Природы жаждал черпать он; // Но, в дело вникнув, прочим не в пример, // Открыл: Природа — это сам Гомер» [2], — такова интерпретация Александра Поупа.
Сэмюэл Батлер в трактате «Женщина — автор “Одиссеи”» (1897) высказал предположение, что по крайней мере наполовину Гомер был женщиной.
И.В. Рье в 1946 году патриотично сетовал:
«Время от времени “Илиада” и “Одиссея” Гомера разворачивают перед учеными мужами великолепное ристалище. В особенности немецкие критики девятнадцатого века выбивались из сил в попытках доказать, что эти два произведения не только не могут быть порождением одного творца, но и сами по себе — точно сметанные наспех пестрые лоскутные одеяла. В ходе этих изысканий Гомер исчез.
Бессмертный Гомер обращается в прах, в опасливое “гм-м-м…”, в нерешительное умолчание. Так давайте же начнем с того, что известно нам наверняка, — с “Ил.” и “Од.”. Существуют две большие поэмы — “Илиада” и “Одиссея”, и с ними так или иначе оказался связан неведомый некто, которого именуют Гомером».
читать дальшеДревние греки считали «Илиаду» и «Одиссею» венцом своих литературных достижений, и другие эпохи и народы присоединили свои голоса к этой оценке. На египетских папирусах фрагментов этих поэм сохранилось больше, чем всех прочих текстов вместе взятых; эти поэмы легли в основу множества трагедий; критики, риторы и историки цитируют их чуть ли не с благоговением. Велико искушение попытаться извлечь информацию о поэте из самой его поэзии — вслед за Томасом Блэквеллом, который в своей «Жизни и трудах Гомера» (1735) обнаруживает счастливое сходство между творением и творцом. Или, вслед за археологом и неисправимым жуликом Шлиманом, обшарить побережье Малой Азии в поисках всех горячих ключей и холодных источников, упомянутых в текстах поэм. Однако Гомер — кто бы он ни был, кто бы она ни была, что бы оно ни было, — не поддается на такие уловки. Он безнадежно увертлив.
Возьмем, к примеру, обычаи. Бронзовое оружие упоминается в «Илиаде» на каждом шагу, а железо — редкость, в связи с чем напрашивается вывод, что в поэме описывается война микенского периода, относящегося к веку бронзы. Однако тела погибших кремируют, а не предают земле, что характерно уже для железного века. Копье исторически несовместимо со своей мишенью. И сам язык поэм полон подобных противоречий. Преобладает ионический диалект, но встречаются следы эолийского и намеки на аркадо-кипрский. Что это — случайные обрывки речей какого-нибудь странствующего рапсода, лингвистические зацепки, указывающие на устный первоисточник? Или проблески древних разрозненных мифов, собранных в единый цикл, — эдакий камень из развалин римской виллы, встроенный в стену готического собора? Вычислить творца по приметам его творения не удается.
Для древних греков создатель «Илиады» и «Одиссеи» был не просто каким-то поэтом, а Поэтом с большой буквы. Жители Аргоса были настолько польщены упоминанием в «Илиаде», что воздвигли Гомеру бронзовую статую и ежедневно приносили ему жертвы.
Семь городов — Аргос, Афины, Хиос, Колофон, Родос, Саламин и Смирна — спорят за честь именоваться родиной Гомера, хотя, что примечательно, начали заявлять об этом уже после его смерти. Вопрос о времени его рождения также неясен: Эратосфен утверждает, что Гомер родился в 1159 году до н.э. (поскольку в то время могли еще оставаться в живых современники Троянской войны), однако называют и другие, самые различные, даты вплоть до 685 года до н.э. Большинство отдает предпочтение концу IX века до н.э. — удобный компромисс, среднее между двумя крайностями. Отца Гомера звали Меон (или Мел, или Мнесагор, или Даймон, или Фамир, или Менемах), и был он рыночным торговцем (или воином, или храмовым писцом), а мать Поэта носила имя Метида, Крефея, Фемиста, Евгенефо или, подобно отцу, Мела.
Одна пространная родословная объявляет его пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-правнуком самого Аполлона и в числе предков называет также мифического поэта Орфея, чьей супругой оказывается муза Каллиопа… Правда, последняя также выдвигалась в кандидатки на звание родной матери Гомера. Но ведь она наверняка была бессмертна (все-таки муза!), так что никакого противоречия здесь нет, хотя выглядит как-то несимпатично.
Император Адриан, пытаясь распутать этот клубок противоречий, обратился за советом к пифии и получил ответ: «Итака — страна его; отец — Телемах; Эпикаста, дочь Нестора, — мать, породившая мужа сего, среди смертных мудрейшего». Если пифия сказала правду и отцом Гомера действительно был Телемах, сын Одиссея, то под видом «Одиссеи» Гомер оставил потомкам биографию своего дедушки.
Группа рапсодов с острова Хиос объявила себя гомеридами — сынами Гомера. Со всей надлежащей торжественностью гомериды заучивали наизусть, декламировали и бережно хранили труды Поэта. Были ли они потомками Гомера в прямом смысле слова, по крови, — или это только метафора? Иоанн Цец утверждает, что поэма «Киприи», которая повествует о событиях, предшествовавших Троянской войне, и приписывается некоему Стасину, была почти целиком написана Гомером, а поэту Стасину досталась от жены как часть приданого. Из чего должно следовать, что у Гомера была дочь. Впрочем, автором «Киприй» иногда называют Гегесия Трезенского; от самой поэмы почти ничего не осталось, так что ни подтвердить, ни опровергнуть существование гипотетической дочери не представляется возможным.
Однако при всем разнообразии гипотез и мнений все источники сходятся в одном: Поэт был слеп. Смирна подкрепляет свои притязания на гордое имя родины Гомера тем, что на местном наречии homer означает «слепой» (сразу отметим, что в «Одиссее», в эпизоде с киклопами, использовано другое слово). По неписаной традиции, самоописанием Гомера (или Мелесигена — это имя он якобы носил, пока жители Смирны не окрестили его Слепцом) считается следующий отрывок из гимна «К Аполлону Дельфийскому»:
«“Кого же, о девы, почитаете вы сладчайшим певцом из всех сюда приходящих, и кто более всех вас пленяет?” — И ответствуют все в один голос: “То муж незрячий, житель скалистого Хиоса; песни его всегда превосходны”. — Разнесу я хвалу их по всей земле в своих странствиях, ибо она справедлива».
Судя по всему, Гомер не родился незрячим, а ослеп уже в зрелом возрасте — из-за катаракты, диабетической глаукомы или токсокароза (инфекционного заболевания, вызываемого личинками нематоды toxocaris). Поэта более поздней эпохи, Стесихора, боги ослепили в наказание за клевету на Елену Прекрасную; зрение чудесным образом вернулось к нему лишь после того, как он переработал свою поэму, сняв с Елены обвинение в прелюбодеянии. Он выдвинул новую версию мифа, согласно которой боги перенесли Елену в Египет, водворив на ее место призрак, слепленный из облаков. Вину за временную потерю зрения Стесихор возлагал на Гомера и гомеровскую версию событий. Быть может, и сам Гомер в свое время ослеп из-за какого-то подобного святотатства. И если боги поразили его слепотой после «Илиады», то эпизод ослепления киклопа Полифема в «Одиссее» уже мог сочиняться с опорой на личный опыт.
Место смерти Гомера, к счастью, не вызывает разногласий: практически все сходятся на том, что умер Поэт на острове Иос. Самого Гомера некая пифия предупредила, что он умрет на Иосе после того, как услышит детскую загадку. Этот остров она описала как родину его матери (надо отметить, что дочь Нестора родилась в Пилосе, за добрые 150 миль от Иоса, так что одна из прорицательниц наверняка ошиблась). И в конце концов Гомер приехал на Иос в гости к некоему Креофилу. Остается только гадать, какими достоинствами или благами обладал этот Креофил, чтобы ради него рапсод отправился на тот самый остров, где ему предстояло умереть. На берегу моря Гомер увидел нескольких ребятишек, удивших рыбу. В ответ на вопрос, удалось ли им поймать что-нибудь, те объявили: «Все, что поймали, мы выбросили, а все, что не поймали, уносим с собой». Озадаченный рапсод потребовал разъяснений, и детишки ответили, что имели в виду своих блох. Тут Гомер вспомнил зловещее пророчество о детской загадке, сочинил сам себе эпитафию и через три дня скончался.
По крайней мере, от него остались тексты — целых 27 803 строки «Гомера». Но даже и они не вполне достоверны. Несмотря на все усилия гомеридов, тексты искажались, заучивались с ошибками, подвергались интерполяциям. В свое время и александрийские библиотекари, и Зенодот, и Аристофан Византийский, и Аристарх предпринимали попытки кодифицировать текст — заткнуть течи, остановить распад. Обе поэмы были разделены на песни — по 24 песни в каждой поэме, по числу букв греческого алфавита. Ни один из дошедших до нас эпосов не может похвастаться столь изысканной нумерологией. Еще до того сам Аристотель подготовил специальное «издание» гомеровских поэм для Александра Македонского. Тот поместил книгу в усыпанный самоцветами золотой ларец, захваченный среди других трофеев в битве с царем Дарием при Арбеле, и промолвил при этом: «Только одна вещь во всем мире достойна столь драгоценного хранилища». Но никакие роскошные ларцы, никакие ключи и запоры не остановят накопление ошибок. Прежде чем все эти ученые мужи встали на защиту «Илиады» и «Одиссеи», манускрипты прошли через руки, куда менее деликатные.
Афинский тиран VI века до н.э. Писистрат считался человеком просвещенным. Он провел налоговую реформу и усовершенствовал законодательную систему Солона. Кроме того, он был покровителем искусств и учредил праздник Дионисии. Однажды ему пришла в голову мысль, что труды Гомера следует привести к стандартному образцу. И для этой цели он нанял поэта по имени Ономакрит.
На первый взгляд, Ономакрит подходил для этой работы идеально: ведь к тому времени он уже с успехом собрал и отредактировал поэмы и оракулы Мусея. Но, если верить Геродоту, с профессиональной точки зрения он оставлял желать лучшего. Лас Гермионский, который считался учителем лирического поэта Пиндара, обвинил Ономакрита в ошибочных атрибуциях и даже в подлоге: тот якобы вставлял в тексты Мусея отсебятину.
Не исключено, что Ономакрит вносил изменения в текст не по собственной инициативе, а руководствуясь прямым политическим заказом. Незадолго до того Писистрат провел военную кампанию и захватил принадлежавший Мегарам остров Саламин. Затем наступление было приостановлено, и Спарта согласилась выступить посредником в споре между Афинами и Мегарами за то, кому этот остров принадлежит по праву. Афиняне в поддержку своих притязаний сослались на Гомера — на 558-й стих II песни «Илиады», где Саламин описывается как традиционное владение афинян. Мегарцы пришли в ярость и обвинили афинян в подделке текста.
Таким образом, в ответе за сохранность поэм, принадлежащих к числу наивысших достижений европейской литературы, оказался человек сомнительной репутации, работавший по заказу заинтересованного лица — тирана, озабоченного дележом пограничных территорий. Можно ли надеяться, что Ономакрит осознал всю меру своей ответственности и выполнил заказ добросовестно? Или в нем опять пробудился редакторский зуд и Ономакрит перекроил по-своему и Гомера, предполагая его улучшить? Вправе ли мы считать, что весь дошедший до нас Гомер — не кто иной, как сам Гомер, вплоть до последней строчки, до малейшего эпитета? Разгневанные афиняне сбросили со скалы критика Зоила, осмелившегося выискивать недостатки у божественного Гомера, придираться к словам и осуждать образы, показавшиеся ему неудачными. Так ли скоры на расправу оказались бы граждане Афин, если бы Зоил раскритиковал стиль Ономакрита?
Кроме «Илиады», «Одиссеи», «Киприй» и так называемых гомеровских гимнов, известны и другие эпические поэмы, автором которых считается Гомер. Псевдо-Геродот в «Жизни Гомера» сообщает о поэме под названием «Поход Амфиарая», которую Гомер якобы сочинил в гостях у какого-то кожевенника. Евстафий упоминает поэму «Взятие Ойхалии», переданную Креофилу или в действительности написанную последним. От нее сохранилась одна строчка — в точности совпадающая, как ни обидно, с 343-й строкой XIV песни «Одиссеи». Была еще «Фиваида», повествовавшая о судьбе Эдипа и походе Семерых против Фив. Она состояла из 7000 строк и начиналась так: «Аргос, солнцем сожженный, богиня, воспой, где цари…». Было и ее продолжение — «Эпигоны», в которых сыновья Семерых против Фив завершили отцовское дело. Эта поэма также насчитывала 7000 строк и открывалась словами: «Ныне же, музы, споем о мужах, им пришедших вослед…».
Но даже это все не так заманчиво, как «Маргит». В 4-й главе своей «Поэтики» Аристотель пишет:
«А Гомер и в серьезной области был величайшим поэтом <…> и в комедии он первый указал ее формы <…>. Его “Маргит” имеет такое же отношение к комедии, какое “Илиада” и “Одиссея” к трагедиям».
Утверждают, что «Маргит» — это первое произведение Гомера. Он начал сочинять его, еще когда был школьным учителем в Колофоне (по версии колофонян). Имя главного героя — Маргит — происходит от греческого слова margos, означающего «безумец». Первым творением Поэта был портрет дурака.
Александр Поуп, так до конца и не смирившийся с тем, что не стал вторым Гомером, дает дальнейшие пояснения:
«Маргитом звали персонажа, коего Древность увековечила как Болвана Первого; исходя из того, что нам о нем известно, он воистину достоин был стать корнем древа, разросшегося столь пышно и давшего столь обильное потомство. Прославившая его поэма подлинно и достоверно являла собой “Болваниаду”, коя, к великому прискорбию, до нас не дошла, но о характере коей мы знаем вполне достаточно по упомянутым выше неопровержимым признакам. Таким образом, оказывается что первая Болваниада была и первой эпической поэмой, написанной самим Гомером и предшествовавшей даже Илиаде и Одиссее».
Для Поупа это стало достаточным основанием, чтобы сочинить собственную «Болваниаду», из предисловия к которой и взята вышеприведенная цитата.
Можем ли мы судить о содержании книги по ее названию? Устойчивого определения безумия не существует: оно всегда подвижно, всегда определяется особенностями каждой данной культуры и зависит от того, что в этой культуре принято считать разумным, допустимым или самоочевидным. Рассудительный, научно мыслящий грек V столетия до н.э. вполне серьезно мог полагать, что, если у женщины пошла носом кровь, то на сей раз у нее не будет месячных; что личинки зарождаются в навозе под действием солнечных лучей; что на Крайнем Севере обитает племя одноглазых людей, именуемых аримаспами. Безумие охватывает самый широкий диапазон проявлений — от кровожадной ярости до неуместного легкомыслия, от боязливости до бесстрашия, от молчания до неумолчной болтовни. Так что за подобным названием может скрываться все что угодно.
От комического эпоса Гомера сохранилось лишь несколько строк, приведенных в сочинениях других авторов. Схолиаст, писавший об Эсхине, дает краткое описание того, что подразумевало это столь неудобное в интерпретации имя: «Маргит… человек вполне зрелый, не знает, что его породили отец и мать, и отказывается спать со своей женой, говоря, что боится, как бы она не отозвалась о нем дурно перед его матерью». На этом месте «Маргит», по-видимому, приходит в соответствие с данным Ницше определением жестокой комедии, Schadenfreude [3]. Мы смеемся, потому что осознаем свое превосходство над бедным Маргитом, для которого птички и пчелки остаются тайной за семью печатями.
Упоминали об этой поэме и Платон с Аристотелем. Из фрагментарного Платонова «Алкивиада» мы узнаем, что «Маргит знал многое, но знал все это скверно» [4]. Этот Маргит — недоучка, мнящий себя мудрецом. Комический эффект создается не наивностью героя в окружающем его хаотическом мире, а хаосом его собственных непродуманных суждений и нелепых идей. Но Аристотель в «Никомаховой этике» дает иную подсказку: «Боги не дали ему землекопа и пахаря мудрость, // Да и другой никакой» [5]. Странно. Честное слово, странно. Маргит Аристотеля — круглый дурак, ни к чему не пригодный, не имеющий места в обществе. Это лишняя деталь, аппендикс. Невысказанное обвинение в лености повисает над этим созданием, неспособным отличить лопату от кирки.
Кто же он — наивный Стэн или суетливый Олли [6]? Кто он — простофиля, мальчик для битья, отщепенец, простачок за границей, бедный родственник? Зенобий приводит еще одну иллюстрацию: «Лиса знает много хитростей, но их все превосходит одна-единственная уловка ежа»; это высказывание приписывается также Архилоху. Кто здесь Маргит — лиса или еж? Ничто из дошедших до нас отрывков не свидетельствует о том, что Маргит — мошенник, плут или лукавый пройдоха. Зенобий имеет в виду нечто иное: перед нами — простодушный мудрец. Чарли Чаплин. Форрест Гамп. Кандид. Бравый солдат Швейк. Гомер Симпсон.
Кроме «Маргита», существовали и другие комические эпосы. Предполагают, что Арктин Милетский, автор утраченной «Войны титанов» и продолжения «Илиады», сочинил также «Керкопов», о героях которых «Свида» сообщает:
«…то были два брата, предававшиеся всевозможному плутовству. За свои каверзы они были прозваны Керкопами (“Людьми-Обезьянами”); один носил имя Пассал, другой — Акмон. Мать их, дочь Мемнона, глядя на их проделки, наказывала им держаться подальше от Чернозадого, то есть от Геракла. Были те Керкопы сыновьями Тейи и Океана, и, как говорят, были обращены в камень за попытку перехитрить Зевса. Лжецы и обманщики, закосневшие в своем лиходействе, неисправимые негодяи. Без отдыха скитались они по всему миру, повсеместно вводя людей в обман».
По-видимому, это комедия несколько иного рода, чем «Маргит»: здесь перед нами пара мошенников, два брата-трикстера. Нам известно, что в конце концов они доигрались. На одном античном фризе сохранилась сцена с Гераклом, подвесившим парочку прохвостов вниз головой.
«Кекропы» уже подразумевают двойственность зрительских симпатий: можно наслаждаться бесстыдными проказами и возмутительными выходками главных героев и в то же время испытать удовольствие от заслуженной кары, которую они несут за свое «лиходейство». Объект зрительского сочувствия в «Магрите» не столь очевиден. Герои «Илиады» и «Одиссеи» далеки от совершенства. Ахилл жесток и вздорен, Одиссей ненадежен и мстителен. Однако герой при всех своих пороках может оставаться настоящим героем, а вот порочный болван — это, по правде говоря, просто немыслимо. Сколько интересного мы могли бы узнать, если бы время пощадило «Маргита»! Смеялись ли древние греки над самим Маргитом или вместе с ним? Или смех у них вызывало нечто совершенно иное? Быть может, бестолковый дурачок был желанным противовесом искушенности, въевшейся в их плоть и кровь? А быть может, они насмехались над калекой, издевались над больным?
Из всех утраченных книг «Маргит» — самая необъяснимая и самая заманчивая тайна. Автора этой поэмы превозносили сверх всякой меры. И среди его сочинений она занимает уникальное место. Но что, если эта потеря все-таки не стоит слишком уж горьких слез? Ведь то, что утрачено, так или иначе изобретается заново. Лишившись комедии, написанной величайшим поэтом всех времен, последующие поколения смогли в свое удовольствие сочинять все мыслимые и немыслимые комедии — саркастические и сентиментальные, эксцентричные и серьезные, лирические и «черные», щедро уснащая их тонкими остротами и сальностями, загадками и буффонадой. Быть может, утрата одной комической поэмы все же окупилась изобилием новых форм?
Примечания переводчика
[1]. Пер. с англ. А. Щербакова.
[2]. Пер. с англ. А. Субботина.
[3]. Злорадство (нем.).
[4]. Пер. с др.-греч. С. Шейнман-Топштейн.
[5]. Пер. с др.-греч. Н. Брагинской.
[6]. Имеются в виду Лоурел Стэн (наст. имя Артур-Стэнли Джефферсон, 1890—1965) и Гарди Оливер (наст. имя Норвелл Гарди, 1892—1957) — знаменитая голливудская комическая пара, мастера эксцентрических сценок.
© Stuart Kelly. The Book of Lost Books. New York: Viking, 2005.
© Перевод: Анна Блейз, 2007
Античные истории.
Критикан
За тысячелетие существования поэм Гомера нашелся только один человек, который вздумал критиковать их. Его звали Зоилом, его имя стало нарицательным, так теперь называют всякого несправедливого и глупого критика. О нем сохранилась такая легенда. Зоил явился в Александрию к царю Птолемею и прочел ему свой труд, в котором он раскритиковал произведения Гомера. Царь ничего не ответил Зоилу. Спустя некоторое время Зоил, став нищим, обратился к царю с просьбой о помощи.
- Гомер умер много лет назад, но даже мертвый он кормит тысячи людей. А ты считаешь себя умнее Гомера - так прокорми хотя бы себя самого, - ответил царь.
Искренняя радость
Один спартанец выставил свою кандидатуру в совет старейшин Спарты, состоявший из трехсот человек. Когда его не избрали, он, вместо того, чтобы опечалиться, выражал бурную радость.
- Чему ты радуешься? - спросил его присутствовавший при этом афинянин, привыкший видеть, как в Афинах претенденты на государственные должности болезненно переживали свое поражение и враждовали между собой.
- Я радуюсь, что в нашем городе нашлось триста граждан лучше меня, - ответил спартанец.
Воин для битвы
Перед походом спартанских воинов оказалось, что один из них был хромым. Этот недостаток был причиной того, что его отстранили от похода. Узнав об этом, он сказал:
- Я думал, вам нужны воины для битвы, а не для бегства!
Скромная просьба
Легендарная Семирамида была знаменитой красавицей при дворе одного из ассирийских владык. Она попросила царя в награду за свою любовь дать ей поцарствовать всего три дня. Как только царь выполнил ее просьбу и уступил ей трон, Семирамида тут же приказала страже казнить его и стала правительницей Ассирии.
И друг, и враг
На вопрос, что в человеке хорошо и дурно одновременно, скифский мудрец Анахарсис ответил:
- Язык.
Знаменитым изречением философа было: "Обуздай свой язык, желудок и похоть".
Странные греки
Живя среди греков, Анахарсис не только учился у них тому, что считал достойным подражания, но и говорил грекам о нелепостях в их образе жизни, которые они не замечали сами, привыкнув к ним, и которые бросались в глаза со стороны.
- В Греции в состязаниях участвуют люди искусные, а судят и оценивают их неискусные, - удивлялся Анахарсис.
- Странно, - говорил он, - что греки запрещают ложь, а на рынках только и делают, что обманывают друг друга.
Разум и зависть
После возвращения на родину Анахарсис был предательски убит во время охоты своим братом Савлием, боявшимся, что Анахарсис станет вместо него царем.
Согласно преданию, умирая, Анахарсис сказал:
- Разум сберег меня в Элладе, зависть погубила меня на родине.
Изворотливая пифия
Когда царь Лидии Крез готовился к войне с персидским царем Киром, то отправил в Дельфы послов с вопросом, победит ли он Кира, если начнет против него войну. Дельфийская пифия ответила, что если Крез пойдет войной на персов, он сокрушит великое царство.
Проиграв войну, Крез был возмущен неправильным ответом пифии. Победивший его персидский царь Кир дал Крезу возможность еще раз отправить послов в Дельфы. Крез послал жрице храма Аполлона свои оковы, в которых он оказался в результате этой войны, чтобы пифия устыдилась своего предсказания. Но дельфийская пифия ответила, что ее предсказание верно. Крез начал войну против персов и сокрушил великое царство, свое собственное - Лидию.
Простые ответы на непростые вопросы
До нас дошли знаменитые афоризмы греческого философа Фалеса:
- Что больше всего на свете? - Пространство.
- Что быстрее всего? - Ум.
- Что сильнее всего? - Необходимость.
- Что мудрее всего? - Время.
- Что труднее всего? - Познать самого себя.
- Что легче всего? - Дать совет другим.
Ответ спустя две тысячи лет
Однажды Фалес шел ночью и рассматривал звездное небо. Он споткнулся и упал в яму. Люди начали смеяться над ним, а одна женщина сказала:
- Что же, мудрец, хочешь познать то, что на небесах, а не видишь даже того, что у тебя под ногами?
Эта фраза стала знаменитой. Ответил на нее другой великий философ, Гегель, уже в девятнадцатом веке.
- Те, кто смеются над философами, никогда не упадут в яму, - сказал он. - Ведь они уже лежат на самом ее дне.
Ум и деньги
Фалес много путешествовал, растратил все свои деньги и жил небогато, занимаясь исследованиями явлений природы. Он учил, что человеку нужна мудрость, а не деньги. Жители родного Милета насмехались над ним.
- Ты поучаешь людей, а сам живешь в бедности, - говорили ему.
Тогда Фалес занял в долг и скупил все маслобойни в городе. По его прогнозу должен был быть необычано большой урожай маслин. Прогноз оправдался, и Фалес за одну осень заработал целое состояние. Тем самым он доказал, что если бы его интересовали деньги, то он со своими знаниями и умом мог бы стать богатейшим человеком.
Два дня
Персы долгое время находились в подчинении у родственного им народа мидийцев. Однажды будущий персидский царь Кир созвал всех знатных персов и сказал:
- Персы! Всю жизнь вы подчинялись мидийцам. Прошу вас два дня быть послушными мне, персу.
Персы согласились. В первый день Кир приказал им явиться с серпами и топорами и заставил без отдыха корчевать кустарники. К концу работы они едва держались на ногах от усталости. На второй день Кир усадил всех за стол, и до вечера длился роскошный пир. В конце Кир сказал:
- Персы! Кто хочет жить, как вчера, пусть и дальше подчиняется мидийцам. А кто решит жить, как сегодня, пусть готовится к бою. Ведь мы ничуть не хуже мидийцев, а как воины еще и смелее и сильнее. Завоюем же свою свободу!
Круги знаний
Однажды юный ученик философа Анаксимена спросил его, почему с каждым годом он всё больше сомневается в том, о чем раньше говорил без сомнений.
Анаксимен начертил на песке два круга - маленький и большой - и объяснил:
- Маленький круг - это мои знания в юности. Большой круг - это то, что я знаю и понимаю сегодня. С годами круг моих знаний увеличивается. Всё, что вне круга знаний - это незнание. Чем шире круг знаний, тем больше он соприкасается с незнанием и порождает всё больше сомнений и вопросов.
Должно быть соответствие
Однажды Пифагор услышал, как красиво одетый человек сквернословит. Философ сказал ему:
- Или говори речи, соответствующие твоей одежде, или оденься соответственно твоим речам.
Девиз Пифагора
На перстне у Пифагора было выгравировано: "Временная неудача лучше временной удачи".
Парадокс общественного мнения
Когда афинскому политику Аристиду поручили следить за общественными доходами, он строго исполнял свои обязанности. В результате раскрылось множество злоупотреблений и хищений общественных денег. Виновные в этих злоупотреблениях настроили народное собрание против Аристида, а его самого обвинили в краже. Но уважаемые граждане возмутились такой несправедливостью и потребовали не только оправдать Аристида, но и назначить его на ту же должность.
После этого Аристид стал снисходительно относиться к расхитителям казны. Теперь все те, кому удалось наживиться за общественный счет, хвалили Аристида и убеждали народ, снова переизбрать его. Народное собрание благосклонно отнеслось к этим предложениям. Но тут выступил сам Аристид и сказал:
- Когда я добросовестно и честно следил за общественной казной, меня опозорили и едва не осудили. А когда я позволил ворам наживаться, меня называют отличным гражданином. Но я больше стыжусь нынешней чести, чем тогдашнего осуждения. А о вас сожалею: вы одобряете того, кто угождает негодяям, а не того, кто охраняет государственную казну.
Бедный, но честный
Зная честность Аристида, афиняне поручили ему содержание общей казны, в которую их союзники вносили деньги для постройки военных кораблей. Распоряжаясь этими огромными деньгами, Аристид жил в нищете.
- Я не стыжусь своей бедности, ведь богачей на свете много и хороших, и плохих, а человека, который бы с достоинством переносил бедность, встретить нелегко, - говорил он.
Наказание за справедливость
За честность афиняне дали Аристиду прозвище Справедливый. Фемистокл убедил афинян подвергнуть Аристида остракизму - изгнать его из Афин. Члены народного собрания, согласные с этим решением, должны были написать на черепках для голосования: "Аристид". В тот день, когда проводили остракизм, к Аристиду обратился незнакомый крестьянин. Он был неграмотным и просил написать на черепке имя "Аристид". Тот удивился и спросил, не обидел его чем-нибудь Аристид.
- Нет, - ответил крестьянин, - я даже не знаю этого человека, но мне надоело слышать на каждом шагу: Справедливый, да Справедливый.
Аристид молча написал свое имя и вернул черепок. На следующий день ему пришлось покинуть родной город.
Киндер с сюрпризом
Когда будущий афинский государственный деятель Фемистокл учился в школе, то вместо детских игр он устраивал суды между учениками и по всем правилам ораторского искусства произносил речи обвинителей и защитников. Школьный учитель не раз говорил ему:
- Из тебя, мальчик, выйдет что-нибудь великое - или доброе или злое.
Критерий оценки
Фемистокл говорил своим друзьям:
- Ну чего я стою, если мне ещё никто не завидует.
Ахиллом или Гомером?
Один человек спросил Фемистокла, кем бы он хотел быть - Ахиллом или Гомером. Тот ответил вопросом на вопрос:
- А что бы ты предпочел: быть победителем на Олимпийских играх или глашатаем, который называет имена победителей?
Измене предпочел он смерть
Спасаясь от своих политических противников, Фемистокл бежал в Персию. Персидский царь хорошо знал, что именно благодаря деятельности Фемистокла персы проиграли грекам войну. Он еще раньше назначил в награду за голову Фемистокла огромную сумму - двести талантов, что равнялось пятистам килограммам золота.
Но персидский царь ласково принял своего врага. Вместо того, чтобы отрубить Фемистоклу голову, он решил использовать ее.
- Я должен тебе двести талантов, ведь ты сам отдаешь мне свою голову, - пошутил царь.
А ночью трижды воскликнул скозь сон:
- Фемистокл у меня в руках!
Царь надеялся, что Фемистокл из обиды на сограждан поможет ему в борьбе против греков. Фемистокл согласился, но попросил год для изучения персидского языка. Царь передал в полное владение своему новому союзнику несколько городов, чтобы он ни в чем не нуждался. Но Фемистокл не собирался изменять родине. Когда год истек, он принял яд и умер.
Находчивость
Однажды греческое посольство во главе с Исменеем прибыло ко двору персидского царя Артаксеркса для важных переговоров. Персидский вельможа, друг Исменея, рассказал ему, что Артаксеркса очень задевает то, что греки, нарушая придворный этикет, не кланяются сидящему на троне царю.
Вельможа уверял Исменея, что если он поклонится Артаксерксу, то переговоры пройдут успешнее. Исменей не мог этого сделать. Среди греков считалось постыдным кланяться царю. Если бы Исменей пошел на это, политические противники, находившиеся вместе с ним в посольстве, обвинили бы его в унижении достоинства Греции и на народном собрании добились бы его отстранения от ведения переговоров.
Когда начались переговоры, Исменей, подходя к царскому трону, снял с пальца перстень, уронил его на поло, наклонился и поднял его. Персидский царь принял это за поклон и, довольный, пошел на уступки на переговорах. А политические противники не могли обвинить Исменея в унижении, так как он ответил бы им, что не кланялся царю, а просто поднимал с пола свой перстень.
Промедление смерти подобно
Когда власть в Персии захватил самозванец - медийский маг Гаумата, персидские вельможи собрались и решили организовать заговор против самозванца. Но один вельможа по имени Дарий сказал, что нужно немедленно идти во дворец и убить мага, а если отложить это дело, то кто-нибудь донесет о заговоре и все остальные погибнут.
- Промедление смерти подобно! - Воскликнул Дарий.
Он потребовал, чтобы никто из собравшихся не выходил из комнаты до вечера. А вечером все вместе отправились в царский дворец и убили Гаумату.
Смекалка, достойная царя
Когда было решено избрать нового персидского царя из числа семи заговорщиков, убивших самозванца, то условились, что царем будет тот, на кого укажет случай. Вельможи должны были выехать рано утром на лошадях из городских ворот, и тот, чей конь первым заржет, займет царский трон.
Дарий попросил своего конюха помочь ему. Конюх спрятал за городскими воротами кобылицу, у которой недавно родился жеребенок от коня Дария. Когда заговорщики выехали из городских ворот, конь Дария почуял ее и заржал. Благодаря этой хитрости Дарий и стал царем.
Кто кого лишился?
За безбожие афиняне приговорили философа Анаксагора к смерти. Согласно одной версии, Анаксагор с помощью Перикла бежал из Афин в город Лампсак. Его спрашивали, не сожалеет ли он о том, что лишился общества афинян.
- Нет, - ответил философ, - это афиняне лишились моего общества.
В загробный мир одна дорога
Умер Анаксагор в изгнании в городе Лампсак. Перед смертью его спросили, не горько ли ему умирать на чужбине, вдали от родных и друзей. Анаксагор ответил:
- В загробный мир дорога одна из любого города.
Любимый философ школьников
Правители Лампсака из уважения к мудрости Анаксагора предложили исполнить перед смертью любую его просьбу. Анаксагор попросил, чтобы на тот месяц, когда он умрет, школьников каждый год освобождали от занятий.
По преданию, эта просьба была выполнена, и школьники Лампсака из года в год поминали добрым словом философа, радуясь дополнительным каникулам.
URL записиГомер был…
Тут загвоздка с глаголом. Был ли на самом деле такой человек — Гомер?
Некий, если можно так выразиться, «Гомер», все-таки был… ну, по крайней мере, когда-то так считалось. Не только легковерный Геродот, но и скептичный Аристотель не сомневался, что был некогда, во время оно, какой-то, скажем так, Гомер.
«Гомер все на свете легенды знал, // И все подходящее из старья // Он не церемонясь перенимал… // Гомер был уверен: не попрекнут // За это при встрече возле корчмы…» [1], — утверждает Редьярд Киплинг.
«Лишь из Природы жаждал черпать он; // Но, в дело вникнув, прочим не в пример, // Открыл: Природа — это сам Гомер» [2], — такова интерпретация Александра Поупа.
Сэмюэл Батлер в трактате «Женщина — автор “Одиссеи”» (1897) высказал предположение, что по крайней мере наполовину Гомер был женщиной.
И.В. Рье в 1946 году патриотично сетовал:
«Время от времени “Илиада” и “Одиссея” Гомера разворачивают перед учеными мужами великолепное ристалище. В особенности немецкие критики девятнадцатого века выбивались из сил в попытках доказать, что эти два произведения не только не могут быть порождением одного творца, но и сами по себе — точно сметанные наспех пестрые лоскутные одеяла. В ходе этих изысканий Гомер исчез.
Бессмертный Гомер обращается в прах, в опасливое “гм-м-м…”, в нерешительное умолчание. Так давайте же начнем с того, что известно нам наверняка, — с “Ил.” и “Од.”. Существуют две большие поэмы — “Илиада” и “Одиссея”, и с ними так или иначе оказался связан неведомый некто, которого именуют Гомером».
читать дальшеДревние греки считали «Илиаду» и «Одиссею» венцом своих литературных достижений, и другие эпохи и народы присоединили свои голоса к этой оценке. На египетских папирусах фрагментов этих поэм сохранилось больше, чем всех прочих текстов вместе взятых; эти поэмы легли в основу множества трагедий; критики, риторы и историки цитируют их чуть ли не с благоговением. Велико искушение попытаться извлечь информацию о поэте из самой его поэзии — вслед за Томасом Блэквеллом, который в своей «Жизни и трудах Гомера» (1735) обнаруживает счастливое сходство между творением и творцом. Или, вслед за археологом и неисправимым жуликом Шлиманом, обшарить побережье Малой Азии в поисках всех горячих ключей и холодных источников, упомянутых в текстах поэм. Однако Гомер — кто бы он ни был, кто бы она ни была, что бы оно ни было, — не поддается на такие уловки. Он безнадежно увертлив.
Возьмем, к примеру, обычаи. Бронзовое оружие упоминается в «Илиаде» на каждом шагу, а железо — редкость, в связи с чем напрашивается вывод, что в поэме описывается война микенского периода, относящегося к веку бронзы. Однако тела погибших кремируют, а не предают земле, что характерно уже для железного века. Копье исторически несовместимо со своей мишенью. И сам язык поэм полон подобных противоречий. Преобладает ионический диалект, но встречаются следы эолийского и намеки на аркадо-кипрский. Что это — случайные обрывки речей какого-нибудь странствующего рапсода, лингвистические зацепки, указывающие на устный первоисточник? Или проблески древних разрозненных мифов, собранных в единый цикл, — эдакий камень из развалин римской виллы, встроенный в стену готического собора? Вычислить творца по приметам его творения не удается.
Для древних греков создатель «Илиады» и «Одиссеи» был не просто каким-то поэтом, а Поэтом с большой буквы. Жители Аргоса были настолько польщены упоминанием в «Илиаде», что воздвигли Гомеру бронзовую статую и ежедневно приносили ему жертвы.
Семь городов — Аргос, Афины, Хиос, Колофон, Родос, Саламин и Смирна — спорят за честь именоваться родиной Гомера, хотя, что примечательно, начали заявлять об этом уже после его смерти. Вопрос о времени его рождения также неясен: Эратосфен утверждает, что Гомер родился в 1159 году до н.э. (поскольку в то время могли еще оставаться в живых современники Троянской войны), однако называют и другие, самые различные, даты вплоть до 685 года до н.э. Большинство отдает предпочтение концу IX века до н.э. — удобный компромисс, среднее между двумя крайностями. Отца Гомера звали Меон (или Мел, или Мнесагор, или Даймон, или Фамир, или Менемах), и был он рыночным торговцем (или воином, или храмовым писцом), а мать Поэта носила имя Метида, Крефея, Фемиста, Евгенефо или, подобно отцу, Мела.
Одна пространная родословная объявляет его пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-правнуком самого Аполлона и в числе предков называет также мифического поэта Орфея, чьей супругой оказывается муза Каллиопа… Правда, последняя также выдвигалась в кандидатки на звание родной матери Гомера. Но ведь она наверняка была бессмертна (все-таки муза!), так что никакого противоречия здесь нет, хотя выглядит как-то несимпатично.
Император Адриан, пытаясь распутать этот клубок противоречий, обратился за советом к пифии и получил ответ: «Итака — страна его; отец — Телемах; Эпикаста, дочь Нестора, — мать, породившая мужа сего, среди смертных мудрейшего». Если пифия сказала правду и отцом Гомера действительно был Телемах, сын Одиссея, то под видом «Одиссеи» Гомер оставил потомкам биографию своего дедушки.
Группа рапсодов с острова Хиос объявила себя гомеридами — сынами Гомера. Со всей надлежащей торжественностью гомериды заучивали наизусть, декламировали и бережно хранили труды Поэта. Были ли они потомками Гомера в прямом смысле слова, по крови, — или это только метафора? Иоанн Цец утверждает, что поэма «Киприи», которая повествует о событиях, предшествовавших Троянской войне, и приписывается некоему Стасину, была почти целиком написана Гомером, а поэту Стасину досталась от жены как часть приданого. Из чего должно следовать, что у Гомера была дочь. Впрочем, автором «Киприй» иногда называют Гегесия Трезенского; от самой поэмы почти ничего не осталось, так что ни подтвердить, ни опровергнуть существование гипотетической дочери не представляется возможным.
Однако при всем разнообразии гипотез и мнений все источники сходятся в одном: Поэт был слеп. Смирна подкрепляет свои притязания на гордое имя родины Гомера тем, что на местном наречии homer означает «слепой» (сразу отметим, что в «Одиссее», в эпизоде с киклопами, использовано другое слово). По неписаной традиции, самоописанием Гомера (или Мелесигена — это имя он якобы носил, пока жители Смирны не окрестили его Слепцом) считается следующий отрывок из гимна «К Аполлону Дельфийскому»:
«“Кого же, о девы, почитаете вы сладчайшим певцом из всех сюда приходящих, и кто более всех вас пленяет?” — И ответствуют все в один голос: “То муж незрячий, житель скалистого Хиоса; песни его всегда превосходны”. — Разнесу я хвалу их по всей земле в своих странствиях, ибо она справедлива».
Судя по всему, Гомер не родился незрячим, а ослеп уже в зрелом возрасте — из-за катаракты, диабетической глаукомы или токсокароза (инфекционного заболевания, вызываемого личинками нематоды toxocaris). Поэта более поздней эпохи, Стесихора, боги ослепили в наказание за клевету на Елену Прекрасную; зрение чудесным образом вернулось к нему лишь после того, как он переработал свою поэму, сняв с Елены обвинение в прелюбодеянии. Он выдвинул новую версию мифа, согласно которой боги перенесли Елену в Египет, водворив на ее место призрак, слепленный из облаков. Вину за временную потерю зрения Стесихор возлагал на Гомера и гомеровскую версию событий. Быть может, и сам Гомер в свое время ослеп из-за какого-то подобного святотатства. И если боги поразили его слепотой после «Илиады», то эпизод ослепления киклопа Полифема в «Одиссее» уже мог сочиняться с опорой на личный опыт.
Место смерти Гомера, к счастью, не вызывает разногласий: практически все сходятся на том, что умер Поэт на острове Иос. Самого Гомера некая пифия предупредила, что он умрет на Иосе после того, как услышит детскую загадку. Этот остров она описала как родину его матери (надо отметить, что дочь Нестора родилась в Пилосе, за добрые 150 миль от Иоса, так что одна из прорицательниц наверняка ошиблась). И в конце концов Гомер приехал на Иос в гости к некоему Креофилу. Остается только гадать, какими достоинствами или благами обладал этот Креофил, чтобы ради него рапсод отправился на тот самый остров, где ему предстояло умереть. На берегу моря Гомер увидел нескольких ребятишек, удивших рыбу. В ответ на вопрос, удалось ли им поймать что-нибудь, те объявили: «Все, что поймали, мы выбросили, а все, что не поймали, уносим с собой». Озадаченный рапсод потребовал разъяснений, и детишки ответили, что имели в виду своих блох. Тут Гомер вспомнил зловещее пророчество о детской загадке, сочинил сам себе эпитафию и через три дня скончался.
По крайней мере, от него остались тексты — целых 27 803 строки «Гомера». Но даже и они не вполне достоверны. Несмотря на все усилия гомеридов, тексты искажались, заучивались с ошибками, подвергались интерполяциям. В свое время и александрийские библиотекари, и Зенодот, и Аристофан Византийский, и Аристарх предпринимали попытки кодифицировать текст — заткнуть течи, остановить распад. Обе поэмы были разделены на песни — по 24 песни в каждой поэме, по числу букв греческого алфавита. Ни один из дошедших до нас эпосов не может похвастаться столь изысканной нумерологией. Еще до того сам Аристотель подготовил специальное «издание» гомеровских поэм для Александра Македонского. Тот поместил книгу в усыпанный самоцветами золотой ларец, захваченный среди других трофеев в битве с царем Дарием при Арбеле, и промолвил при этом: «Только одна вещь во всем мире достойна столь драгоценного хранилища». Но никакие роскошные ларцы, никакие ключи и запоры не остановят накопление ошибок. Прежде чем все эти ученые мужи встали на защиту «Илиады» и «Одиссеи», манускрипты прошли через руки, куда менее деликатные.
Афинский тиран VI века до н.э. Писистрат считался человеком просвещенным. Он провел налоговую реформу и усовершенствовал законодательную систему Солона. Кроме того, он был покровителем искусств и учредил праздник Дионисии. Однажды ему пришла в голову мысль, что труды Гомера следует привести к стандартному образцу. И для этой цели он нанял поэта по имени Ономакрит.
На первый взгляд, Ономакрит подходил для этой работы идеально: ведь к тому времени он уже с успехом собрал и отредактировал поэмы и оракулы Мусея. Но, если верить Геродоту, с профессиональной точки зрения он оставлял желать лучшего. Лас Гермионский, который считался учителем лирического поэта Пиндара, обвинил Ономакрита в ошибочных атрибуциях и даже в подлоге: тот якобы вставлял в тексты Мусея отсебятину.
Не исключено, что Ономакрит вносил изменения в текст не по собственной инициативе, а руководствуясь прямым политическим заказом. Незадолго до того Писистрат провел военную кампанию и захватил принадлежавший Мегарам остров Саламин. Затем наступление было приостановлено, и Спарта согласилась выступить посредником в споре между Афинами и Мегарами за то, кому этот остров принадлежит по праву. Афиняне в поддержку своих притязаний сослались на Гомера — на 558-й стих II песни «Илиады», где Саламин описывается как традиционное владение афинян. Мегарцы пришли в ярость и обвинили афинян в подделке текста.
Таким образом, в ответе за сохранность поэм, принадлежащих к числу наивысших достижений европейской литературы, оказался человек сомнительной репутации, работавший по заказу заинтересованного лица — тирана, озабоченного дележом пограничных территорий. Можно ли надеяться, что Ономакрит осознал всю меру своей ответственности и выполнил заказ добросовестно? Или в нем опять пробудился редакторский зуд и Ономакрит перекроил по-своему и Гомера, предполагая его улучшить? Вправе ли мы считать, что весь дошедший до нас Гомер — не кто иной, как сам Гомер, вплоть до последней строчки, до малейшего эпитета? Разгневанные афиняне сбросили со скалы критика Зоила, осмелившегося выискивать недостатки у божественного Гомера, придираться к словам и осуждать образы, показавшиеся ему неудачными. Так ли скоры на расправу оказались бы граждане Афин, если бы Зоил раскритиковал стиль Ономакрита?
Кроме «Илиады», «Одиссеи», «Киприй» и так называемых гомеровских гимнов, известны и другие эпические поэмы, автором которых считается Гомер. Псевдо-Геродот в «Жизни Гомера» сообщает о поэме под названием «Поход Амфиарая», которую Гомер якобы сочинил в гостях у какого-то кожевенника. Евстафий упоминает поэму «Взятие Ойхалии», переданную Креофилу или в действительности написанную последним. От нее сохранилась одна строчка — в точности совпадающая, как ни обидно, с 343-й строкой XIV песни «Одиссеи». Была еще «Фиваида», повествовавшая о судьбе Эдипа и походе Семерых против Фив. Она состояла из 7000 строк и начиналась так: «Аргос, солнцем сожженный, богиня, воспой, где цари…». Было и ее продолжение — «Эпигоны», в которых сыновья Семерых против Фив завершили отцовское дело. Эта поэма также насчитывала 7000 строк и открывалась словами: «Ныне же, музы, споем о мужах, им пришедших вослед…».
Но даже это все не так заманчиво, как «Маргит». В 4-й главе своей «Поэтики» Аристотель пишет:
«А Гомер и в серьезной области был величайшим поэтом <…> и в комедии он первый указал ее формы <…>. Его “Маргит” имеет такое же отношение к комедии, какое “Илиада” и “Одиссея” к трагедиям».
Утверждают, что «Маргит» — это первое произведение Гомера. Он начал сочинять его, еще когда был школьным учителем в Колофоне (по версии колофонян). Имя главного героя — Маргит — происходит от греческого слова margos, означающего «безумец». Первым творением Поэта был портрет дурака.
Александр Поуп, так до конца и не смирившийся с тем, что не стал вторым Гомером, дает дальнейшие пояснения:
«Маргитом звали персонажа, коего Древность увековечила как Болвана Первого; исходя из того, что нам о нем известно, он воистину достоин был стать корнем древа, разросшегося столь пышно и давшего столь обильное потомство. Прославившая его поэма подлинно и достоверно являла собой “Болваниаду”, коя, к великому прискорбию, до нас не дошла, но о характере коей мы знаем вполне достаточно по упомянутым выше неопровержимым признакам. Таким образом, оказывается что первая Болваниада была и первой эпической поэмой, написанной самим Гомером и предшествовавшей даже Илиаде и Одиссее».
Для Поупа это стало достаточным основанием, чтобы сочинить собственную «Болваниаду», из предисловия к которой и взята вышеприведенная цитата.
Можем ли мы судить о содержании книги по ее названию? Устойчивого определения безумия не существует: оно всегда подвижно, всегда определяется особенностями каждой данной культуры и зависит от того, что в этой культуре принято считать разумным, допустимым или самоочевидным. Рассудительный, научно мыслящий грек V столетия до н.э. вполне серьезно мог полагать, что, если у женщины пошла носом кровь, то на сей раз у нее не будет месячных; что личинки зарождаются в навозе под действием солнечных лучей; что на Крайнем Севере обитает племя одноглазых людей, именуемых аримаспами. Безумие охватывает самый широкий диапазон проявлений — от кровожадной ярости до неуместного легкомыслия, от боязливости до бесстрашия, от молчания до неумолчной болтовни. Так что за подобным названием может скрываться все что угодно.
От комического эпоса Гомера сохранилось лишь несколько строк, приведенных в сочинениях других авторов. Схолиаст, писавший об Эсхине, дает краткое описание того, что подразумевало это столь неудобное в интерпретации имя: «Маргит… человек вполне зрелый, не знает, что его породили отец и мать, и отказывается спать со своей женой, говоря, что боится, как бы она не отозвалась о нем дурно перед его матерью». На этом месте «Маргит», по-видимому, приходит в соответствие с данным Ницше определением жестокой комедии, Schadenfreude [3]. Мы смеемся, потому что осознаем свое превосходство над бедным Маргитом, для которого птички и пчелки остаются тайной за семью печатями.
Упоминали об этой поэме и Платон с Аристотелем. Из фрагментарного Платонова «Алкивиада» мы узнаем, что «Маргит знал многое, но знал все это скверно» [4]. Этот Маргит — недоучка, мнящий себя мудрецом. Комический эффект создается не наивностью героя в окружающем его хаотическом мире, а хаосом его собственных непродуманных суждений и нелепых идей. Но Аристотель в «Никомаховой этике» дает иную подсказку: «Боги не дали ему землекопа и пахаря мудрость, // Да и другой никакой» [5]. Странно. Честное слово, странно. Маргит Аристотеля — круглый дурак, ни к чему не пригодный, не имеющий места в обществе. Это лишняя деталь, аппендикс. Невысказанное обвинение в лености повисает над этим созданием, неспособным отличить лопату от кирки.
Кто же он — наивный Стэн или суетливый Олли [6]? Кто он — простофиля, мальчик для битья, отщепенец, простачок за границей, бедный родственник? Зенобий приводит еще одну иллюстрацию: «Лиса знает много хитростей, но их все превосходит одна-единственная уловка ежа»; это высказывание приписывается также Архилоху. Кто здесь Маргит — лиса или еж? Ничто из дошедших до нас отрывков не свидетельствует о том, что Маргит — мошенник, плут или лукавый пройдоха. Зенобий имеет в виду нечто иное: перед нами — простодушный мудрец. Чарли Чаплин. Форрест Гамп. Кандид. Бравый солдат Швейк. Гомер Симпсон.
Кроме «Маргита», существовали и другие комические эпосы. Предполагают, что Арктин Милетский, автор утраченной «Войны титанов» и продолжения «Илиады», сочинил также «Керкопов», о героях которых «Свида» сообщает:
«…то были два брата, предававшиеся всевозможному плутовству. За свои каверзы они были прозваны Керкопами (“Людьми-Обезьянами”); один носил имя Пассал, другой — Акмон. Мать их, дочь Мемнона, глядя на их проделки, наказывала им держаться подальше от Чернозадого, то есть от Геракла. Были те Керкопы сыновьями Тейи и Океана, и, как говорят, были обращены в камень за попытку перехитрить Зевса. Лжецы и обманщики, закосневшие в своем лиходействе, неисправимые негодяи. Без отдыха скитались они по всему миру, повсеместно вводя людей в обман».
По-видимому, это комедия несколько иного рода, чем «Маргит»: здесь перед нами пара мошенников, два брата-трикстера. Нам известно, что в конце концов они доигрались. На одном античном фризе сохранилась сцена с Гераклом, подвесившим парочку прохвостов вниз головой.
«Кекропы» уже подразумевают двойственность зрительских симпатий: можно наслаждаться бесстыдными проказами и возмутительными выходками главных героев и в то же время испытать удовольствие от заслуженной кары, которую они несут за свое «лиходейство». Объект зрительского сочувствия в «Магрите» не столь очевиден. Герои «Илиады» и «Одиссеи» далеки от совершенства. Ахилл жесток и вздорен, Одиссей ненадежен и мстителен. Однако герой при всех своих пороках может оставаться настоящим героем, а вот порочный болван — это, по правде говоря, просто немыслимо. Сколько интересного мы могли бы узнать, если бы время пощадило «Маргита»! Смеялись ли древние греки над самим Маргитом или вместе с ним? Или смех у них вызывало нечто совершенно иное? Быть может, бестолковый дурачок был желанным противовесом искушенности, въевшейся в их плоть и кровь? А быть может, они насмехались над калекой, издевались над больным?
Из всех утраченных книг «Маргит» — самая необъяснимая и самая заманчивая тайна. Автора этой поэмы превозносили сверх всякой меры. И среди его сочинений она занимает уникальное место. Но что, если эта потеря все-таки не стоит слишком уж горьких слез? Ведь то, что утрачено, так или иначе изобретается заново. Лишившись комедии, написанной величайшим поэтом всех времен, последующие поколения смогли в свое удовольствие сочинять все мыслимые и немыслимые комедии — саркастические и сентиментальные, эксцентричные и серьезные, лирические и «черные», щедро уснащая их тонкими остротами и сальностями, загадками и буффонадой. Быть может, утрата одной комической поэмы все же окупилась изобилием новых форм?
Примечания переводчика
[1]. Пер. с англ. А. Щербакова.
[2]. Пер. с англ. А. Субботина.
[3]. Злорадство (нем.).
[4]. Пер. с др.-греч. С. Шейнман-Топштейн.
[5]. Пер. с др.-греч. Н. Брагинской.
[6]. Имеются в виду Лоурел Стэн (наст. имя Артур-Стэнли Джефферсон, 1890—1965) и Гарди Оливер (наст. имя Норвелл Гарди, 1892—1957) — знаменитая голливудская комическая пара, мастера эксцентрических сценок.
© Stuart Kelly. The Book of Lost Books. New York: Viking, 2005.
© Перевод: Анна Блейз, 2007
Античные истории.
Критикан
За тысячелетие существования поэм Гомера нашелся только один человек, который вздумал критиковать их. Его звали Зоилом, его имя стало нарицательным, так теперь называют всякого несправедливого и глупого критика. О нем сохранилась такая легенда. Зоил явился в Александрию к царю Птолемею и прочел ему свой труд, в котором он раскритиковал произведения Гомера. Царь ничего не ответил Зоилу. Спустя некоторое время Зоил, став нищим, обратился к царю с просьбой о помощи.
- Гомер умер много лет назад, но даже мертвый он кормит тысячи людей. А ты считаешь себя умнее Гомера - так прокорми хотя бы себя самого, - ответил царь.
Искренняя радость
Один спартанец выставил свою кандидатуру в совет старейшин Спарты, состоявший из трехсот человек. Когда его не избрали, он, вместо того, чтобы опечалиться, выражал бурную радость.
- Чему ты радуешься? - спросил его присутствовавший при этом афинянин, привыкший видеть, как в Афинах претенденты на государственные должности болезненно переживали свое поражение и враждовали между собой.
- Я радуюсь, что в нашем городе нашлось триста граждан лучше меня, - ответил спартанец.
Воин для битвы
Перед походом спартанских воинов оказалось, что один из них был хромым. Этот недостаток был причиной того, что его отстранили от похода. Узнав об этом, он сказал:
- Я думал, вам нужны воины для битвы, а не для бегства!
Скромная просьба
Легендарная Семирамида была знаменитой красавицей при дворе одного из ассирийских владык. Она попросила царя в награду за свою любовь дать ей поцарствовать всего три дня. Как только царь выполнил ее просьбу и уступил ей трон, Семирамида тут же приказала страже казнить его и стала правительницей Ассирии.
И друг, и враг
На вопрос, что в человеке хорошо и дурно одновременно, скифский мудрец Анахарсис ответил:
- Язык.
Знаменитым изречением философа было: "Обуздай свой язык, желудок и похоть".
Странные греки
Живя среди греков, Анахарсис не только учился у них тому, что считал достойным подражания, но и говорил грекам о нелепостях в их образе жизни, которые они не замечали сами, привыкнув к ним, и которые бросались в глаза со стороны.
- В Греции в состязаниях участвуют люди искусные, а судят и оценивают их неискусные, - удивлялся Анахарсис.
- Странно, - говорил он, - что греки запрещают ложь, а на рынках только и делают, что обманывают друг друга.
Разум и зависть
После возвращения на родину Анахарсис был предательски убит во время охоты своим братом Савлием, боявшимся, что Анахарсис станет вместо него царем.
Согласно преданию, умирая, Анахарсис сказал:
- Разум сберег меня в Элладе, зависть погубила меня на родине.
Изворотливая пифия
Когда царь Лидии Крез готовился к войне с персидским царем Киром, то отправил в Дельфы послов с вопросом, победит ли он Кира, если начнет против него войну. Дельфийская пифия ответила, что если Крез пойдет войной на персов, он сокрушит великое царство.
Проиграв войну, Крез был возмущен неправильным ответом пифии. Победивший его персидский царь Кир дал Крезу возможность еще раз отправить послов в Дельфы. Крез послал жрице храма Аполлона свои оковы, в которых он оказался в результате этой войны, чтобы пифия устыдилась своего предсказания. Но дельфийская пифия ответила, что ее предсказание верно. Крез начал войну против персов и сокрушил великое царство, свое собственное - Лидию.
Простые ответы на непростые вопросы
До нас дошли знаменитые афоризмы греческого философа Фалеса:
- Что больше всего на свете? - Пространство.
- Что быстрее всего? - Ум.
- Что сильнее всего? - Необходимость.
- Что мудрее всего? - Время.
- Что труднее всего? - Познать самого себя.
- Что легче всего? - Дать совет другим.
Ответ спустя две тысячи лет
Однажды Фалес шел ночью и рассматривал звездное небо. Он споткнулся и упал в яму. Люди начали смеяться над ним, а одна женщина сказала:
- Что же, мудрец, хочешь познать то, что на небесах, а не видишь даже того, что у тебя под ногами?
Эта фраза стала знаменитой. Ответил на нее другой великий философ, Гегель, уже в девятнадцатом веке.
- Те, кто смеются над философами, никогда не упадут в яму, - сказал он. - Ведь они уже лежат на самом ее дне.
Ум и деньги
Фалес много путешествовал, растратил все свои деньги и жил небогато, занимаясь исследованиями явлений природы. Он учил, что человеку нужна мудрость, а не деньги. Жители родного Милета насмехались над ним.
- Ты поучаешь людей, а сам живешь в бедности, - говорили ему.
Тогда Фалес занял в долг и скупил все маслобойни в городе. По его прогнозу должен был быть необычано большой урожай маслин. Прогноз оправдался, и Фалес за одну осень заработал целое состояние. Тем самым он доказал, что если бы его интересовали деньги, то он со своими знаниями и умом мог бы стать богатейшим человеком.
Два дня
Персы долгое время находились в подчинении у родственного им народа мидийцев. Однажды будущий персидский царь Кир созвал всех знатных персов и сказал:
- Персы! Всю жизнь вы подчинялись мидийцам. Прошу вас два дня быть послушными мне, персу.
Персы согласились. В первый день Кир приказал им явиться с серпами и топорами и заставил без отдыха корчевать кустарники. К концу работы они едва держались на ногах от усталости. На второй день Кир усадил всех за стол, и до вечера длился роскошный пир. В конце Кир сказал:
- Персы! Кто хочет жить, как вчера, пусть и дальше подчиняется мидийцам. А кто решит жить, как сегодня, пусть готовится к бою. Ведь мы ничуть не хуже мидийцев, а как воины еще и смелее и сильнее. Завоюем же свою свободу!
Круги знаний
Однажды юный ученик философа Анаксимена спросил его, почему с каждым годом он всё больше сомневается в том, о чем раньше говорил без сомнений.
Анаксимен начертил на песке два круга - маленький и большой - и объяснил:
- Маленький круг - это мои знания в юности. Большой круг - это то, что я знаю и понимаю сегодня. С годами круг моих знаний увеличивается. Всё, что вне круга знаний - это незнание. Чем шире круг знаний, тем больше он соприкасается с незнанием и порождает всё больше сомнений и вопросов.
Должно быть соответствие
Однажды Пифагор услышал, как красиво одетый человек сквернословит. Философ сказал ему:
- Или говори речи, соответствующие твоей одежде, или оденься соответственно твоим речам.
Девиз Пифагора
На перстне у Пифагора было выгравировано: "Временная неудача лучше временной удачи".
Парадокс общественного мнения
Когда афинскому политику Аристиду поручили следить за общественными доходами, он строго исполнял свои обязанности. В результате раскрылось множество злоупотреблений и хищений общественных денег. Виновные в этих злоупотреблениях настроили народное собрание против Аристида, а его самого обвинили в краже. Но уважаемые граждане возмутились такой несправедливостью и потребовали не только оправдать Аристида, но и назначить его на ту же должность.
После этого Аристид стал снисходительно относиться к расхитителям казны. Теперь все те, кому удалось наживиться за общественный счет, хвалили Аристида и убеждали народ, снова переизбрать его. Народное собрание благосклонно отнеслось к этим предложениям. Но тут выступил сам Аристид и сказал:
- Когда я добросовестно и честно следил за общественной казной, меня опозорили и едва не осудили. А когда я позволил ворам наживаться, меня называют отличным гражданином. Но я больше стыжусь нынешней чести, чем тогдашнего осуждения. А о вас сожалею: вы одобряете того, кто угождает негодяям, а не того, кто охраняет государственную казну.
Бедный, но честный
Зная честность Аристида, афиняне поручили ему содержание общей казны, в которую их союзники вносили деньги для постройки военных кораблей. Распоряжаясь этими огромными деньгами, Аристид жил в нищете.
- Я не стыжусь своей бедности, ведь богачей на свете много и хороших, и плохих, а человека, который бы с достоинством переносил бедность, встретить нелегко, - говорил он.
Наказание за справедливость
За честность афиняне дали Аристиду прозвище Справедливый. Фемистокл убедил афинян подвергнуть Аристида остракизму - изгнать его из Афин. Члены народного собрания, согласные с этим решением, должны были написать на черепках для голосования: "Аристид". В тот день, когда проводили остракизм, к Аристиду обратился незнакомый крестьянин. Он был неграмотным и просил написать на черепке имя "Аристид". Тот удивился и спросил, не обидел его чем-нибудь Аристид.
- Нет, - ответил крестьянин, - я даже не знаю этого человека, но мне надоело слышать на каждом шагу: Справедливый, да Справедливый.
Аристид молча написал свое имя и вернул черепок. На следующий день ему пришлось покинуть родной город.
Киндер с сюрпризом
Когда будущий афинский государственный деятель Фемистокл учился в школе, то вместо детских игр он устраивал суды между учениками и по всем правилам ораторского искусства произносил речи обвинителей и защитников. Школьный учитель не раз говорил ему:
- Из тебя, мальчик, выйдет что-нибудь великое - или доброе или злое.
Критерий оценки
Фемистокл говорил своим друзьям:
- Ну чего я стою, если мне ещё никто не завидует.
Ахиллом или Гомером?
Один человек спросил Фемистокла, кем бы он хотел быть - Ахиллом или Гомером. Тот ответил вопросом на вопрос:
- А что бы ты предпочел: быть победителем на Олимпийских играх или глашатаем, который называет имена победителей?
Измене предпочел он смерть
Спасаясь от своих политических противников, Фемистокл бежал в Персию. Персидский царь хорошо знал, что именно благодаря деятельности Фемистокла персы проиграли грекам войну. Он еще раньше назначил в награду за голову Фемистокла огромную сумму - двести талантов, что равнялось пятистам килограммам золота.
Но персидский царь ласково принял своего врага. Вместо того, чтобы отрубить Фемистоклу голову, он решил использовать ее.
- Я должен тебе двести талантов, ведь ты сам отдаешь мне свою голову, - пошутил царь.
А ночью трижды воскликнул скозь сон:
- Фемистокл у меня в руках!
Царь надеялся, что Фемистокл из обиды на сограждан поможет ему в борьбе против греков. Фемистокл согласился, но попросил год для изучения персидского языка. Царь передал в полное владение своему новому союзнику несколько городов, чтобы он ни в чем не нуждался. Но Фемистокл не собирался изменять родине. Когда год истек, он принял яд и умер.
Находчивость
Однажды греческое посольство во главе с Исменеем прибыло ко двору персидского царя Артаксеркса для важных переговоров. Персидский вельможа, друг Исменея, рассказал ему, что Артаксеркса очень задевает то, что греки, нарушая придворный этикет, не кланяются сидящему на троне царю.
Вельможа уверял Исменея, что если он поклонится Артаксерксу, то переговоры пройдут успешнее. Исменей не мог этого сделать. Среди греков считалось постыдным кланяться царю. Если бы Исменей пошел на это, политические противники, находившиеся вместе с ним в посольстве, обвинили бы его в унижении достоинства Греции и на народном собрании добились бы его отстранения от ведения переговоров.
Когда начались переговоры, Исменей, подходя к царскому трону, снял с пальца перстень, уронил его на поло, наклонился и поднял его. Персидский царь принял это за поклон и, довольный, пошел на уступки на переговорах. А политические противники не могли обвинить Исменея в унижении, так как он ответил бы им, что не кланялся царю, а просто поднимал с пола свой перстень.
Промедление смерти подобно
Когда власть в Персии захватил самозванец - медийский маг Гаумата, персидские вельможи собрались и решили организовать заговор против самозванца. Но один вельможа по имени Дарий сказал, что нужно немедленно идти во дворец и убить мага, а если отложить это дело, то кто-нибудь донесет о заговоре и все остальные погибнут.
- Промедление смерти подобно! - Воскликнул Дарий.
Он потребовал, чтобы никто из собравшихся не выходил из комнаты до вечера. А вечером все вместе отправились в царский дворец и убили Гаумату.
Смекалка, достойная царя
Когда было решено избрать нового персидского царя из числа семи заговорщиков, убивших самозванца, то условились, что царем будет тот, на кого укажет случай. Вельможи должны были выехать рано утром на лошадях из городских ворот, и тот, чей конь первым заржет, займет царский трон.
Дарий попросил своего конюха помочь ему. Конюх спрятал за городскими воротами кобылицу, у которой недавно родился жеребенок от коня Дария. Когда заговорщики выехали из городских ворот, конь Дария почуял ее и заржал. Благодаря этой хитрости Дарий и стал царем.
Кто кого лишился?
За безбожие афиняне приговорили философа Анаксагора к смерти. Согласно одной версии, Анаксагор с помощью Перикла бежал из Афин в город Лампсак. Его спрашивали, не сожалеет ли он о том, что лишился общества афинян.
- Нет, - ответил философ, - это афиняне лишились моего общества.
В загробный мир одна дорога
Умер Анаксагор в изгнании в городе Лампсак. Перед смертью его спросили, не горько ли ему умирать на чужбине, вдали от родных и друзей. Анаксагор ответил:
- В загробный мир дорога одна из любого города.
Любимый философ школьников
Правители Лампсака из уважения к мудрости Анаксагора предложили исполнить перед смертью любую его просьбу. Анаксагор попросил, чтобы на тот месяц, когда он умрет, школьников каждый год освобождали от занятий.
По преданию, эта просьба была выполнена, и школьники Лампсака из года в год поминали добрым словом философа, радуясь дополнительным каникулам.